Микаэл Налбандян

Дни детства, вы прошли, как сон,
как сон, растаяли вдали.
О, сколько счастья и надежд
вы мне когда-то принесли.

Поздней я начал понимать,

что мир громаден и суров,
что время навсегда прошло
для детских грез и светлых снов.

Я думал о земле родной —

что жить народу все трудней…
Вручил мне лиру Аполлон —
быть может, утешенье в ней?

Но лира плачет — не поет,

и звуки горечи полны.
Как ни мечтал, как ни искал —
веселой не нашел струны.

Дни детства навсегда ушли,

ушли, растаяли, как дым.
Я был свободен, счастлив был
и этот мир считал своим.

Не знал я тяжести цепей,

не знал, как ранит нас вражда.
Я это все узнал потом —
и проклял, проклял навсегда!

Ты эту лиру, Аполлон,

отдай другому, а не мне —
тому, кто за свою любовь
готов весь век гореть в огне.

Без лиры должен выйти я

на площадь и смущать умы
лишь криком —  чтобы мир затих,
чтоб дрогнули покровы тьмы.

Сейчас мне лира ни к чему,

сейчас нам нужен только меч.
Смысл жизни видим мы в одном:
разбить врага и честь сберечь!

Пускай оракул древних Дельф

хитрит и льет пророчеств мед —
идеями глухих веков
уже не обмануть народ.

Пускай твердит о клевете

оракул, нам внушая страх, —
свободой мы опьянены,
одно лишь слово на устах.

Святой отец на небесах,

услышь и укрепи наш дух.
Народ мой бедный пощади —
давно к пророчествам он глух.

Во время своего заграничного путешествия близко познакомившись с видными деятелями национально-освободительного движения, поняв взаимоотношения, которые существовали между государствами и народами Европы, и увидев, к каким изощренным и бесчеловечным средствам прибегают могучие властители, желая не просто покорить — уничтожить! — соседние народы, Микаэл воочию столкнулся с той действительностью, которую в свое время предсказал Виссарион Белинский.

Все это сделало Микаэла более решительным.

«Ни одна нация не имеет права поглощать и уничтожать другую, хотя это и часто повторяется в истории человечества. Вот мы здесь и видим жестокое злоупотребление обособленностью; в этом именно и проявляется порочный элемент эгоизма! Справедливость требует признания любой национальности, — да, любой, ибо из национальностей состоит организм всего человечества. Народ, утерявший свою национальность, выпадает из этого организма, как гнилой член, и забвение беспощадно поглощает такую нацию. Поэтому нет ничего более печального для человеческого сердца, чем видеть, как одна национальность ослабевает и распадается под гнетом другой».

Как всегда, Микаэл невольно обращался мыслями к родной ему армянской среде. Среда эта отнюдь не была единой и однородной, а состояла из армянских общин и колоний Нахичевана-на-Дону, Москвы, Петербурга, Венеции, Вены, Парижа и даже тех, которые некогда существовали в Польше. Страшным несчастьем, «неописуемой трагедией» считал Микаэл то явление, когда «сыны какого-либо народа сами отрекаются от своей национальности и под несчастным знаменем обособленности надеются, что могут завоевать всеобщее уважение у какой-нибудь другой большой, но чужой нации! Пусть каждый народ сохранит свой национальный облик, пусть свободно и ярко процветает в человеческом мире всякая национальность!».

О чем же задумывался Микаэл, лечась на целебных водах? Какие делал выводы из путевых своих впечатлений? Не в этот ли краткий период лечения и отдыха вынашивал он свои планы национального и общественного прогресса — планы, которые он в дальнейшем со всей энергией будет претворять в жизнь и которые станут путеводной звездой не только для его современников, но и для грядущих поколений?.. Несомненно лишь одно; его вдохновлял пример Италии, идея, ради претворения которой не жалели сил и жизней вожди итальянской революции и рядовые бойцы.

Несомненно также, что не забывал он и эпизода освободительной борьбы в Италии, о котором, кто знает, может, во время одной из их прогулок вдоль Сены рассказал еще Степан Воскан.