Михаил Бахтин

В сентябре 1936 года Бахтин получает официальное письмо из Мордовского государственного педагогического института, располагавшегося в Саранске. В этом послании, завизированном ректором МГПИ А. Ф. Антоновым, говорилось: «Уважаемый т. Бахтин! По рекомендации профессора Павла Николаевича Медведева приглашаем Вас на преподавательскую работу в Мордовском пединституте. <…> На первое время мы можем предложить Вам положение доцента». Письмо было отправлено из Саранска в Кустанай 9 сентября, и на этот раз Бахтин, не искушая судьбу задержками и раздумьями, очень быстро пакует свои немногочисленные чемоданы: с 1 октября 1936-го он уже читает в МГПИ лекции по всеобщей литературе и методике преподавания литературы.

Возникает, правда, вопрос, как сообразовывался переезд в Саранск с предъявленными Бахтину запретительными списками. Ведь получается, что, несмотря на длинный перечень «минусов», Бахтин переехал в город, не уступающий по своему статусу крупному областному центру и обладающий собственным вузом. Наверное, все объясняется особым положением лелеемых большевиками национальных автономий. Когда Бахтину вручали список «минусов», еще существовала Мордовская автономная область, административным центром которой был Саранск. И, может быть, как областной центр он в этом списке и фигурировал. Но в декабре 1934 года создается Мордовская Автономная Советская Социалистическая Республика, и Саранск, мгновенно превратившийся в столицу, теряет прежние атрибуты и приобретает незнакомые бюрократам качества: он теперь не эквивалент областного центра, а нечто иное, в классификационные сетки «минусов» не до конца вмещающееся, а значит, пригодное для проживания бывшего ссыльного. Точно таким же зародышево-эмбриональным образованием, находящимся в состоянии начальной фазы онтогенеза, был и саранский МГПИ. Его история берет отсчет всего лишь с осени 1931 года, когда в главном городе Мордовии появился агропединститут. Через год этот диковинный гибрид параллельного обучения сельскому хозяйству и навыкам школьного преподавания был преобразован в тот вуз, куда пристроил Бахтина Медведев. Таким образом, на момент «минусовки» МГПИ мог просто не попасть в огэпэушные списки из-за своей относительной новизны. Кроме того, ради снабжения свежеоткрытых кузниц национальных кадров дефицитными специалистами карающие и контролирующие органы всегда были готовы пойти на некоторые уступки и послабления. Не исключено, что подобная поблажка была сделана и в отношении Бахтина.

Оказавшись в Саранске, Бахтин очень быстро понял, что идиллическая картина, нарисованная Медведевым, отношения к действительности не имеет: в МГПИ полным ходом шли проверки, чистки и увольнения. Вероятно, столь удивительное расхождение между «показаниями» другого человека и собственными наблюдениями было вызвано резкой сменой хозяйственно-политической доминанты: если Медведев навестил Саранск в период организационного строительства местного пединститута (с 1934 по 1935 год он подвергся «дроблению» на четыре факультета), когда ректорат волей-неволей решал проблемы поиска преподавателей и закрывал глаза на степень их благонадежности, то Бахтин попал в столицу Мордовии в первую фазу Большого террора, заставившего руководство МГПИ отвлечься от учебного процесса как такового и сосредоточиться на поиске тайных и явных «врагов народа».

Самым настоящим «шибболетом» в этой охоте на классово чуждых ведьм и ведьмаков стало имя недавнего «соратника» Бахтина по кустанайской ссылке — Григория Зиновьева, благополучно расстрелянного 26 августа 1936-го. В начале сентября того же года в МГПИ было проведено общее собрание преподавателей и студентов, первым пунктом повестки которого значилось обсуждение вопроса «О троцкистско-зиновьевской банде». На собрании звучали призывы, находившие, добавим, единодушную поддержку присутствующих, полностью искоренить в пединституте всех троцкистов и зиновьевцев, пресечь «контрреволюционную деятельность» их замаскированных пособников, «заострить» бдительность и даже покончить «с традициями гуманности». Когда дело дошло до выработки практических рекомендаций по борьбе с троцкистско-зиновьевским бандитизмом, собрание приняло решение о «проверке идеологической стороны конспектов литературного факультета», что было идентично введению прямого цензурирования студенческих записей и косвенному контролю над содержанием лекций преподавателей.