Верхом на лошадях, через «самые высокие горы», по тропам среди неприступных скал, над ущельями, где неслись пенистые потоки и низвергались водопады, порой настигаемые грозами, путешественники достигли первого испанского города Памплуны. Здесь все было для Глинки ново: дома и их убранство, яркие цвета одежд, «кушанье премудреное». («В дороге я неразборчив и ем все, что дают,— на месте же распоряжусь по-своему»,— заметил по этому поводу Глинка в первом письме к матери из Испании.)
Испанцы показались ему добрыми и радушными, а если иногда и вспыльчивыми, то ненадолго. По мнению Глинки, из всех «иностранцев» они больше всех соответствовали «его характеру».
В театре Глинка впервые видел испанские танцы. Более близкое знакомство с народной музыкой Испании вскоре началось в Вальядолиде. Вечерами там, в доме родных Сант-Яго, собирались «соседи, соседки и знакомые», звучали народные песни, дробь кастаньет сопровождала оживленные пляски. Глинка услышал тогда мелодию и вариации танца «Арагонская хота», «бойко» сыгранного ему гитаристом Феликсом Кастильей. Вскоре уже в Мадриде на этой основе он создал знаменитое «Блестящее каприччио для большого оркестра на Арагонскую хоту» (Испанскую увертюру № 1).
Небезопасный переезд в столицу Испании по живописной, но дикой местности, в недавнем прошлом кишевшей разбойниками, Глинка совершил благополучно. Мадрид показался ему «городом прелестным», хоть и не с первого взгляда. Зато вскоре он оценил этот «Петербург в малом виде», красоту его садов, площадей, фонтанов; живописное оживление уличной жизни, театры, даже «варварское зрелище» боя быков. А главной достопримечательностью стал для Глинки «музеум» Прадо — богатейшее собрание «превосходных картин», прежде всего испанских художников, «какого нигде нет».
Осматривал Глинка и «примечательные предметы» в окрестностях города. Побывал в Аранхуэце, роскошнейшей из королевских резиденций, в живописно расположенном полувосточном Толедо, с узкими улицами без окон «в арабском вкусе» и беломраморным собором с цветными витражами, где в тишине осеннего дня Глинка играл на органе, а также в суровом дворце-монастыре Эскуриале, усыпальнице испанских правителей. Приятное течение «смирной» жизни в Мадриде, здоровый климат, удаленность от петербургских дрязг смягчили в душе Глинки тяжелые воспоминания и утишили физические страдания. И хоть, по его признанию, нервы иной раз и «пошаливали», впервые за долгое время он смог обходиться без постоянной помощи врача.
Теперь он мог спокойно заняться изучением испанской народной музыки. Днем и по вечерам до поздней ночи в комнате Глинки звучала гитара и слышалось пение. «Национальные» напевы он тотчас же записывал в «особенной для этого книжке» и впоследствии в своем творчестве неоднократно ими пользовался.
От сырости зимнего Мадрида Глинка решил укрыться на юге Испании, в древней, полной мавританских отголосков Гранаде. Дождевые тучи висели над однообразием равнинной Ламанчи. Они сопровождали Глинку и дона Сант-Яго до вершин хребта Сиерра-Морена. Но там, за ним, лежала залитая солнцем Андалузия. По склонам гор зеленела трава. Теснились оливковые и апельсиновые рощи, вечнозеленые дубы и пальмы. «Опрятный двухэтажный домик с бельведером», который Глинка и его спутник наняли в предместье Гранады у подножья Альгамбры, от северного ветра защищала старинная башня Вермеха. Из своих окон Глинка видел теснившиеся внизу городские крыши и подернутые дымкой далекие горы.