Верный своему намерению знакомиться с подлинно народной музыкой, Глинка нашел в Гранаде богатый материал «для занятий». Вскоре по приезде он познакомился с «преталантливым» гитаристом Мурсиано (тот «необыкновенно ловко и отчетливо» играл виртуозные вариации на танец фанданго, который Глинка набросал на листке нотной бумаги), а вскоре затем с Долорес Гарсиа, славившейся пением народных песен. Пение и танцы он слышал и видел также у знакомых, когда «спускался» в город и присутствовал при домашних увеселениях или на праздниках, «наблюдая народные обычаи». Плясать к себе он зазывал цыган и цыганок и сам учился танцевать («ноги повиновались, но с кастаньетами я не мог справиться»,— писал он в «Записках»). В то время, по словам русского архитектора К. А. Бейне, по-испански Глинка говорил как испанец. Собираясь возвратиться в Мадрид весной 1846 года, не без гордости он сообщил матери, что некоторые из его пьес, с которыми он намеревался познакомить мадридскую публику, «будут в испанском роде». Действительно, как верно заметил в том же году Н. Кукольник в журнале «Иллюстрация», «никто, как Глинка, не умеет сохранить целости национальных мелодий, не обезображивая их ни одним посторонним звуком...»
Однако в Мадриде Глинка вскоре убедился в том, что «выступить публично» ему вряд ли удастся. Теперь там больше чем когда-либо его «враги итальянцы», то есть итальянская опера, владели «и лучшим театром в Мадриде, и испанской публикой».
Из сочинений Глинки в годы его жизни в Испании исполнено было лишь трио «Ах, не мне, бедному» из оперы «Иван Сусанин» в придворном концерте осенью 1846 года.
Зато в Мадриде он нашел «необходимые условия» для жизни — полную свободу, свет и тепло. Нашел он и прелесть ясных летних ночей, зрелище народного гулянья при звездах в Прадо. Памятью о них стала Испанская увертюра № 2, известная под названиями «Воспоминание о Кастилии» или «Ночь в Мадриде». Так же как «Арагонская хота», эта увертюра — глубоко поэтическое отражение в музыке испанских впечатлений Глинки.
В Мадриде в мае 1846 года Глинка встретил человека, на несколько лет ставшего неизменным спутником его жизни. Дона Педро Фернандеса Неласко Сендино представил ему один из его знакомых. Человек добродушного и покладистого характера, он приехал совершенствоваться в музыке из провинции. Вместе с ним побывав на ярмарке в Мурсии («...многие барыни и барышни носили живописные национальные платья... цыгане три раза плясали для нас...»), Глинка и дон Педро отправились на зимнее время на юг, в Севилью, город, которого, по словам Глинки, «нет... веселее» из всех, какие он до того посетил в Испании. А про севильских танцовщиц он писал матери, что «все виденное доселе в этом роде ничего в сравнении с здешними...» На танцевальных вечерах у Феликса и Мигеля «национальные певцы заливались в восточном роде».
Весной 1847 года Глинка познакомился в Севилье со знаменитым норвежским скрипачом Уле Буллем. В середине мая Глинка и дон Педро оттуда «с сожалением» уехали.
После недолгого пребывания в Мадриде через Сарагосу и Памплуну они отправились во Францию. Верхом на лошадях проехали по горным тропам среди скал Пиренеев и 6/18 июня 1847 года добрались до По. Три недели в Париже, по несколько дней во Франкфурте, Киссингене, Вене, Варшаве и, наконец, вероятно, 28 июля/9 августа — приезд в Новоспасское.
В жизненном пути великого русского композитора завершился еще один очень значительный период.
Суровую красоту иссушенных зноем равнин и гор Испании сменила мягкая прелесть летней русской природы, апельсиновые рощи по берегам Гвадалквивира — свежая зелень липового парка у полноводной Десны. Домашний уют после трех лет скитаний по постоялым дворам. Неспешное течение долгих летних дней.