Михаил Коцюбинский

Родилась она в Чернигове в 1861 году. Ее отец — Адриан Сионицкий, местечковый мещанин, занимался торговлей на ярмарках, барышничал лошадьми и скотом; мать — торговка. У Сионицких были три дочери. Старшая, Мария, еще с детства отличалась музыкальным слухом и хорошим голосом. Девушка любила петь украинские песни, она мечтала учиться, но отец и слушать об этом не хотел. Ему казалось, что он и так наказан богом: трое детей — и ни одного помощника в хозяйстве, ни одного парубка, только бабы! Тьфу, прости господи! — не раз сокрушался он. Правда, Маня, как ее звали дома, могла заткнуть за пояс любого парня: ловко справлялась со стадом овец, умела стреножить коня, погнать табун на водопой. И в косах, которыми торговал отец, разбиралась: по звону косы она могла безошибочно определить, из хорошей Ли стали она сделана.

Однажды на ярмарке в Чернигове шестнадцатилетняя дивчина сидела себе на возу да пела. Много тогда понаехало сюда купцов. Собрались помещики из окружных и самых дальних деревень губернии. Были тут и барышники, и торговцы… В шарабане прибыл на ярмарку помещик Евреинов. Имя его было известно всей Черниговщине, он слыл да и был меценатом. Не раз он демонстрировал украинский хор сельских девчат перед многочисленными гостями-помещиками.

…Евреинова поразил голос Марии. Такого богатства нюансов, такой силы и экспрессии он давно не встречал. Пленила его и какая-то особая легкость в исполнении.

— Чья ты? — спросил он девушку.

После долгих колебаний родители Мани решились отпустить дочь за границу.

Вначале она училась в Вене, а затем в Париже у знаменитой преподавательницы пения Маркези, с 1879 по 1881 год — в Петербургской консерватории по классу Цванцигера и Эверарди. Мария Адриановна оказалась на диво способной ученицей. Дебютировала она на петербургской сцене в «Аиде» и с того времени стала петь в опере.

Надежды Евреинова — иметь собственную солистку, которая полностью зависела бы от него и принесла бы ему не только славу, но и деньги, — рухнули. Как только Мария Адриановна оказалась среди первых певиц Мариинского театра, она сразу же начала выплачивать своему патрону деньги, затраченные на ее обучение.

Мария Сионицкая великолепно разбиралась во всех оттенках лирической украинской песни. Под мамин аккомпанемент она пела и у нас на «понедельниках», по приглашению отца довольно часто выступала в концертах, устраиваемых в Чернигове в пользу политзаключенных.

Встречи эти относились к 1902–1909 годам.

ГЛАВА ПЯТАЯ ИЗ ТВОРЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ

Все в нашей семье, начиная от малышей и кончая бабушкой, в меру своих сил пытались создать отцу благоприятные условия для творчества.

Когда он писал в гостиной, то дверь из столовой закрывали, изолируя таким образом спальню и гостиную — половину отца (как ее у нас называли) от всякого шума. Если мама входила в столовую со словами «папа работает», этого было достаточно, чтобы в комнате воцарялась тишина. Все старались говорить шепотом. На половину отца ходить запрещалось. Но меня интересовало буквально все, что касалось отца, — как он пишет, на какой бумаге, какой ручкой, как сидит в кресле… Незаметно я проскальзывала в прихожую возле гостиной, забивалась в темный угол между дверями и отсюда через стеклянную дверь гостиной наблюдала за всем, что там происходило. Иногда, сидя на сундучке, я писала на какой-то невозможной ядовито-оранжевой бумаге стихи.

Когда мы стали взрослыми и я рассказывала братьям и сестре отдельные подробности из жизни отца, они удивлялись, не понимая, откуда они мне известны. «Небось подглядывала?» — спрашивал Юрий. Так оно на деле и было.

Вечерами Михаил Михайлович сидел за своим письменным бюро в гостиной. Тусклый, колеблющийся свет помпейского светильника освещал его склоненное лицо. Согнувшись, отец писал на небольших листках почтовой линованной бумаги. Аккуратная стопка этой бумаги лежала сбоку на столе. Почерк у отца женский, с наклоном, мелкий, но разборчивый. Иногда он заглядывал в лежащую рядом записную книжку, иногда пользовался толстым энциклопедическим словарем Ф. Павленкова, этнографическими сборниками В. Гнатюка и другими книгами из своей библиотеки.

На небольшом письменном бюро — неизменный порядок. Ручки с перьями воткнуты в перочистку; для правки корректуры — тоненькая ручка со специальным пером: она лежит отдельно на деревянной подставке. Чтобы ветер не разбросал листки бумаг — балконная дверь летом была обычно открыта, — они лежали под прессами из литого стекла и мраморных плиток. Большая стеклянная чернильница на квадратной, из черного мрамора подставке, пепельница и опишнянская вазочка для цветов. Была у него и портативная машинка фирмы «Ремингтон». Михаил Михайлович писал по вечерам — днем он был занят на службе. Только позже, начиная с лета 1911 года, когда он освободился от должности в статбюро, мог писать днем.