Михаил Коцюбинский

У нас в семье сохранилось воспоминание о событии, которое едва не привело к катастрофе. Однажды бабушка вместо лекарства по ошибке выпила яд; все в конце концов закончилось благополучно, но отец, узнав об этом случае из маминого письма, никак не мог успокоиться и в страшном волнении писал: «Серденько мое! Я так взволновался, читая о том, что произошло с мамой, что до сих пор у меня страшно болит голова». И дальше, обращаясь непосредственно к матери: «…Любимая мамочка! Так мне тяжело, страшно даже стало, когда узнал, что с Вами произошло… Постарайтесь забыть всю историю и успокоиться, а в другой раз спрашивайте, что едите и пьете, чтобы не повторилось такой ошибки».

Гликерия Максимовна пользовалась в семье большим авторитетом. Все дети любили ее за приветливый характер, старались исполнять все ее желания и даже старческие прихоти. В комнате у нее, на круглом столике у кровати, всегда летом стояли букеты.

Заботясь о том, чтобы бабушка больше бывала на свежем воздухе, отец часто водил ее в сад. Бывало, осторожно поддерживая мать под руку, он сводит ее по ступенькам с веранды, и они идут в глубь сада. Голову бабушки покрывает фаншон из черного шелкового кружева, она в синих очках, сгорбленные плечи скрадывает темный широкий капот с пелериной, на ногах белые чулки и черные прюнелевые ботинки с ушками. Папа бережно усаживает ее на заботливо устланную им свежей травой скамейку.

— Может, принести тальму, чтобы не продуло?

Бабушка благодарно гладит руки сына. Отец берет деревянный ящичек с гильзами фабрики «Дуван», пачку табака «Стамболи» и набивает папиросы. Они закуривают и ведут нескончаемые разговоры. А иногда сидят просто молча. Бабушка знает, как тяжело живется ее Мусе в окружении «верноподданных» земляков, как обыденность оплетает его. Ласково привлекая его к себе, она старается отвлечь его от неприятных мыслей.

Все, что любил сын, все, чем он увлекался, было близко и интересно его матери. Она имела хороший вкус, любила литературу и искусство. Вообще бабушка, как характеризовал ее позже Михаил Михайлович, «была человеком со сложной, тонкой и глубокой организацией». В одном из автобиографических писем отец замечает: «Особенно с матерью, от которой я унаследовал психическую организацию, чуткую и впечатлительную, мы были в большой дружбе, и, собственно говоря, ей я обязан склонностью ко всему красивому и любовью к природе».

Михаил Михайлович выделил для своей матери самую теплую, солнечную комнату в доме, а сам поместился в северной комнатушке. У бабушки всегда пахнет яблоками. Обстановка скромная. Две узкие кровати: одна — бабушкина, другая — Ромчика, стол, за которым он готовит уроки; на круглом столике у бабушкиной кровати среди цветов в простой рамке портрет Муси. На стене вешалка, на которой капоты, ротонда на лисьем меху и шелковая летняя тальма темно-серого цвета с рюшами; у стены небольшой сундук с бельем, за сундуком мешочки с орехами — бабушкины «россыпи». Она сама их сушит и, старательно пересчитав, складывает в мешочки, чтобы в праздники одарить ими всех — и детей и взрослых.

Бабушка лежит на пристроенной к печке и покрытой старинным украинским ковром лежанке. Ковер выткан из грубой черной шерсти, порыжевшей от времени. На этом фоне разбросаны красные, желтые и розовые цветы. Отец обнимает ее за плечи.

— Поглядите-ка, что я вам привез, — говорит он и протягивает свои подарки…

Оба они очень любили музыку. Когда к нам приходили бандуристы или лирники, для бабушки на крыльцо выносили кресло, а мы, детвора, усаживались на ступеньках.

Как-то у бабушки заболели глаза. Мы прикладывали ей к глазам примочки из разных лекарств, листья трав, несколько раз вызывали доктора Тимошко. Отец волновался, спрашивал в письмах домочадцев о матери: «Беспокоюсь я, как мамино здоровье, перестала ли болеть и не нужно ли еще раз пригласить Тимошко?»

Однажды у отца собрались гости на очередную литературную «субботу». Вдруг из бабушкиной комнаты раздался испуганный крик. Отец стремглав бросился туда. Оказалось, что бабушка, лежа в постели, курила. И из папиросы на одеяло выпала искра. Одеяло, очевидно, долго тлело, пока, наконец, не вспыхнуло. Бабушка обнаружила это лишь тогда, когда огонь обжег ей пальцы.

Быстро погасив огонь, отец стал успокаивать ее, прикладывая к обожженным пальцам мазь и примочки.

Сына своего бабушка любила беспредельно. Оберегая его больное сердце, она следила, чтобы мы не шумели, не беспокоили его и не огорчали. Трогательная сцена происходила ежегодно накануне 5 сентября — дня папиного рождения. Поздно вечером, когда отец уже спит, а чаще делает вид, что спит, бабушка с каким-нибудь подарком и с обязательным мешочком орехов и плиткой шоколада в руках тихонько пробирается в папину комнату. Ее правая рука протянута вперед, нащупывая в воздухе дорогу. Неслышно бабушка подходит к постели отца, привязывает мешочек к спинке его кровати, поправляет одеяло и нежно, едва касаясь пальцами, голубит своего Мусю. И столько в ее руках ласки, что отец не выдерживает, подхватывается с постели и крепко ее целует.