Михаил Коцюбинский

Полными уважения были отношения Михаила Михайловича к своим сестрам — Лидии и Ольге. С именем Ольги, профессиональной революционерки, которая большую часть своей жизни провела в тюрьмах, в семье Коцюбинских была связана тайна; о ней не знали даже близкие люди.

…Стройная девушка в темном костюме под густой вуалью идет по Северянской улице. Вот она миновала высокие серые ворота — вход в усадьбу писателя М. М. Коцюбинскою. Движения незнакомки уверенны и решительны. Видно, что не впервые шагает здесь.

Спустившись по кривой улочке, девушка вышла на церковную бахчу, граничившую с усадьбой писателя. Тут она замедлила шаг и, оглядываясь по сторонам, незаметно приблизилась к замаскированному пролому в заборе. Мгновение — и она уже за оградой в саду. Однако же здорово она все-таки запутала следы, ловко сбила с толку того, в котелке и сером пальто, кто неотступно, как тень, следовал за нею.

Нервное напряжение сменилось усталостью.

Впереди всего лишь день-другой отдыха, а затем-снова бесконечные переезды с места на место, явочные квартиры, пароли, печатание на гектографе, транспортировка литературы…

Сквозь ветви деревьев едва виднеется одноэтажный дом с большой верандой. Вокруг темно.

Девушка чуть слышно стучит в стекло.

— Кто там? — долетает голос.

Дверь приотворяется. Гостью пропускают через парадный ход в переднюю.

Неожиданное появление таинственной тети Оли внесло в семью, как обычно, и радость и тревогу.

Ночную тишину дома нарушило шарканье ног, скрип дверей. В столовой зажгли лампу. Слепая Гликерия Максимовна, простоволосая, в наспех накинутом капоте, спешит обнять младшую дочь. Слезы радости, трогательные сердечные слова, поцелуи.

Вера Иустиновна помогает Ольге раздеться. Сестра Лидя готовит чай и ужин. «Садись, Оля, садись отдыхай! Не привела ли за собой «хвоста»? — озабоченно спрашивает Михаил Михайлович.

Ольга моложе Михаила на тринадцать лет. Из-за трудного материального положения семьи Михаилу Михайловичу в свое время пришлось устроить десятилетнюю девочку в пошивочную мастерскую. Она хотела во всем походить на брата. Сознательно стремилась к борьбе против царизма. Самостоятельно подготовившись, сдала экстерном в 1897 году при киевской гимназии Дучинской экзамен на звание народной учительницы. Но слава подпольщицы следовала за ней и лишала постоянного заработка. Являлся сотский, становой — и учительница, сложив на телегу скудные свои пожитки, покидала село. Она не имела постоянного места жительства, жила без прописки, не раз скрывалась под чужим именем.

В 1904 году ее, как учительницу села Ивашцы Льговского уезда Курской губернии, разыскивала полиция в Киеве. А она тем временем скрывалась в Боярке у крестьянина Онисима Лахтадыра, где вскоре жандармерия произвела обыск[51]. Ее можно было увидеть на заводах, в мастерских, в железнодорожных депо, в рабояих поселках. 27 марта 1905 года Ольга Михайловна была вызвана на допрос в Курское губернское жандармское управление. Ее обвинили в распространении противоправительственных изданий среди служащих Сапоговской земской больницы, где она работала[52].

Михаил Михайлович сочувствовал Ольге и всячески поддерживал, но ее постоянное нелегальное положение тревожило мать, и это не могло не сказываться болезненно на писателе.

…Ольга вконец издергалась нескончаемыми преследованиями. Она нуждалась в отдыхе. Но, несмотря на это, порывалась ехать дальше. Михаил Михайлович не отпускал сестру. Днем она питала. Ее радовали покой и тишина, топот босоногой детворы.

Повеселела и Гликерия Максимовна. На ее лице все чаще появлялась ласковая улыбка.

Так продолжалось недолго. Однажды под вечер Ольга увидела полицейских, выходящих из-за угла дома. Бежать было поздно, девушку заметили…

И снова тюрьма, тесная сырая камера, неизвестное будущее…

Вскоре Ольгу перевели в киевскую тюрьму.

Неспокойно было на Черниговщине в 1906 году. Черная сотня окончательно распоясалась. Стражники на лошадях носились по притихшим улицам. «Нам не дают теперь ничего строить, если это не тюрьма, — пишет Коцюбинский Гнатюку, — темные силы строят новые тюрьмы, ибо старые переполнены. Мы, видимо, мало еще разрушили, чтобы можно было что-то создавать».

1907 год был тяжелым для семьи Коцюбинских. — Об Ольге почти ничего не знали. Она снова где-то скрывалась, находясь на нелегальном положении. Обнаглевшие шпики лезли прямо во двор Коцюбинских, подглядывали в щели, буквально путались под ногами.