Михаил Коцюбинский

К 1909 году заметно ухудшилось здоровье отца. Больше всего его удручала мысль о невозможности писать. Собрано столько материалов, сделано столько заметок, но завершить все это у него не хватало сил. На семейном совете пришли к единодушному выводу: надо ехать на Капри. Соблазняла не только возможность еще раз побывать там[60], но и желание встретиться с Горьким, который поселился тогда в этом живописном уголке.

Между приступами болезни Михаил Михайлович ездил в Киев. На одном из литературных вечеров у Н. В. Лысенко он читал отрывок из повести «Fata morgana». Выступала там со своими произведениями и Леся Украинка. Иван Франко читал «Моисея», П. Саксаганский декламировал его «Камнеломов», Лысенко исполнял гимн «Вечный революционер».

В конце апреля отца посетил почетный гость — исследователь славянских литератур Нобелевского института при Шведской академии наук — Альфред Енсен. Его приезд в Чернигов был событием.

Коцюбинский сразу нашел с Енсеном общий язык. Говорили об украинской и мировой литературе. Вспоминали Ивана Франко, Осипа Маковея, с которым переписывался Енсен. Выяснилось, что оба были к тому же и переводчиками Адама Мицкевича: один — на шведский, другой — на украинский язык.

Енсен был выше среднего роста. Небольшая бородка обрамляла лицо. Он сидел в спальне отца и доброжелательно поглядывал на больного, поблескивая стеклами пенсне. Разговаривали на русском языке, которым немного владел гость.

Когда речь зашла о переводах произведений Коцюбинского на шведский язык, отец, невзирая на уговоры мамы, поднялся с постели и повел Енсена в гостиную. Он взял из шкафа томики своих сочинений и стал советоваться с ним о предстоящей работе. Михаил Иванович Жук вызвался оформить обложку будущего издания.

Енсен провел у нас почти целый день. Его очень тепло принимали. Все мы, кроме отца, побывали тогда на Болдиной горе. По зеленевшему первыми всходами полю мы дошли до кирпичного заводика Мехеда. Енсен с любопытством осматривал это первобытное производство с примитивными печами, навесами для сушки кирпича и месилкой глины, которую приводила в движение ходившая по кругу кляча. Вот и перелаз возле второго Холодного Яра. А за ним березовая роща в весенней дымке. Поднялись на Болдину гору. Гостя заинтересовали курганы — остатки древних казацких могил. Михаил Иванович рассказывал, как в прошлом году здесь производились раскопки по случаю тысячелетия Чернигова. Гость живо интересовался историей Черниговщины. Ему хотелось иметь фотографию того места в Мезене, где во время похода на Украину шведский король Карл XII переходил Десну.

Знакомство с Енсеном продолжалось оживленной перепиской. В 1909 году он перевел сочинения Коцюбинского на шведский язык[61].

Еще задолго до отъезда в Италию Михаил Михайлович прилежно изучал итальянский язык. Вообще отец знал из славянских языков русский и польский, а также четыре романских: французский, итальянский, румынский, цыганский, и два восточных: татарский и турецкий. Он с- волнением ожидал ответа от Владимира Короленко (отец обратился к нему за рекомендательным письмом к Горькому). Когда письмо пришло, у отца все уже было готово.

Промелькнули встречи с украинской депутацией в Черновицах, прогулки в Венском парке на Пратере, серенады Болоньи, домик Данте во Флоренции. Вечером 1 июня небольшой пароход пришвартовался к острову Капри. Устроился отец в гостинице «Rojal» в комнате № 23, а на следующий день встретился с Горьким.

Горький принял Коцюбинского чрезвычайно сердечно, до позднего вечера не отпускал его от себя. Отец был буквально покорен этой нежностью, какой-то детской застенчивостью Горького и его трогательным волжским оканьем. Как нельзя лучше запечатлел эти особенности Горького экспромт Саши Черного:

— Пожалуйте, — промолвит мягко, с соком,
— Пожалуйте, — покашляет слегка,
И руку этак симпатично боком
Протянет наподобие сучка[62].

Вместе с Горьким и скульптором Ильей Гинцбургом он едет на яхте в Tore del greco — город под самым Везувием — на народный праздник. «Ничего подобного я в жизни своей не видел», — пишет Коцюбинский. На празднике запустили двести шаров в виде кораблей, чаш и медуз. В воздухе летали огненные пальмы и букеты цветов. Везувий метал огни. На челнах — целые пальмовые деревья, увешанные разноцветными фонарями, с лодок звенят серенады; оркестры на воде, челны в форме акул, яркая иллюминация и тысячи людей.

Певучие итальянские рыбаки, с которыми Коцюбинский ходил в море на паруснике, уличные танцовщики с кастаньетами, крестьяне в красных повязках на головах, простой рабочий люд поражали его своей жизнестойкостью, душевностью и большим чувством самоуважения.