Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

После этого выступил Молотов и, обращаясь ко мне, сказал: «Мне непонятно, почему Вы, товарищ Погорелов, как чекист запаса, не сообщили об этой истории т. Ежову? Ваше такое поведение мне непонятно». Я поднялся и хотел ему ответить. Сталин подошел к Молотову и, не дожидаясь моего ответа, сказал: «Что тебе тут, Молотов, непонятно? Человека запугали, взяли какую-то дикую подписку. Погорелов правильно делал, что никому не доверял. Встань ты на его место. Ты тоже никому бы не доверял. Погорелов действовал правильно».

После выступления Сталина я ответил Молотову.

После выступил Михаил Александрович и с возмущением говорил о поведении Евдокимова и по выступлению Гречухина по Вешенскому району.

После этого Сталин сказал: «Есть предложение кончать. Все ясно. Вас много – он один, у него выходит, у Вас не выходит. По глазам видно: т. Погорелов – честный человек, по глазам видно – честно говорил. Тов. Погорелов показал себя в гражданскую войну. На груди у него сияет орден Красного Знамени. Он показал себя и в мирных условиях. Все. Можете быть свободны».

Гречухин со своими людьми поднялся и стал уходить. Мы тоже поднялись с М.А. Шолоховым, но нам Сталин сказал: «Михаил Александрович, и Вы, т. Погорелов, останьтесь». Когда они ушли, Сталин спросил нас с М.А. Шолоховым: «Что Вы можете еще добавить?» М.А. Шолохов сказал, что он ничего добавить не может. Я сказал: «В Новочеркасске исключили и посадили до 100 человек коммунистов, и я знаю многих как честных коммунистов, поэтому прошу Вас, т. Сталин, дать указание разобраться с этими коммунистами». Сталин сказал мне, что это правильно, и указание будет такое дано.

Сталин попрощался с М.А. Шолоховым и со мной, потом обратился ко мне и сказал: «Ваши действия были правильны, и если у Вас что случится в будущем, обращайтесь ко мне лично. Хорошо, что Вы не струсили, а то они бы Вас запрятали и уничтожили».

Мне было приятно слушать эти слова т. Сталина.

Я, М.А. Шолохов и П.К. Луговой вышли из Кремля и пошли в гостиницу «Националь». Когда мы шли по Красной площади, мне М.А. Шолохов, а ему вторил П.К. Луговой, сказали: «Ваня, ты выступал прекрасно и логично, но почему ты на вопрос Молотова «Почему ты, как чекист, не написал Ежову?» – ответил: «Я ему не доверяю». Как же это ты не доверяешь члену Политбюро и наркому НКВД? Это ты сделал непростительную глупость». Я сказал им: «Я так не говорил. Я сказал – не доверяю аппарату Ежова». М.А. Шолохов мне сказал: «Нет, ты сказал, что не доверяешь Ежову. Это ты сказал глупость». Через месяц после разбора нашего вопроса Ежов был снят с работы. Когда мы встретились с М.А. Шолоховым, я шутя ему сказал: «Ты меня ругаешь за то, что я выразил недоверие Ежову, оказывается, я был прав». М.А. Шолохов рассмеялся и тоже в шутливом тоне сказал: «Теперь я тоже могу сказать, что твое заявление было правильным».

Мы пришли в гостиницу «Националь», нас встретил В.М. Кудашев. Обращаясь к М.А. Шолохову, он спросил: «Ну, Миша, как дела?» М.А. Шолохов ему, улыбаясь, ответил: «Вася, все в порядке. Ваня выступал очень хорошо, но в одном месте сделал осечку». И рассказал ему, в чем осечка, а осечка была с Ежовым. Несмотря на то, что я остался победителем, я чувствовал себя очень плохо. Заказали обед, сидели все за столом. М.А. Шолохов, сидя за столом, рассказывал, как проходило заседание. Я чувствовал себя плохо, и боялся, что в присутствии М.А. Шолохова, Лугового и Кудашева заплачу и опозорю себя как мужчина. Я тихонько вышел из-за стола, вышел из гостиницы и пошел к Большому театру в садик. В это время мне хотелось побыть одному. Пришел в сквер, сел на лавочку и стал вспоминать все, что у меня было за последние два месяца. Я посидел на лавочке около часа. Вдруг ко мне не подходит, а подбегает В.М. Кудашев и с возмущением мне говорит: «Ваня, что ты сделал! Это же безобразие! Почему ты втихую ушел из гостиницы? Миша волнуется. Меня и Петра Лугового ругает на чем свет стоит. Почему Вы допустили, что Вани нет? Может быть, его уже схватили. Пошли скорее в гостиницу». Мы с В.М. Кудашевым пошли в гостиницу. Когда мы вошли, на меня буквально набросился М.А. Шолохов. Он меня крепко ругал. Я ему сказал: «Михаил Александрович, за что ты меня ругаешь? После всего, что было сегодня, мне хотелось побыть одному. Мне было стыдно, что я в присутствии Вас мог заплакать. Ведь я все же мужчина. И негоже мужчине плакать. Я виноват, но иначе я не мог сделать». М.А. Шолохов посмотрел на меня ласково и сказал: «Ваня, ну ладно. Садись и давай обедать». Взял меня под руку, посадил около себя, обнял и поцеловал. По-видимому, он понял мое тяжелое нервное состояние. Когда мы обедали, он ко мне относился внимательно и ласково.

Мне М.А. Шолохов сказал: «Ваня, я послал телеграмму Марии Петровне и Вере Даниловне, что наше дело закончилось очень хорошо». 5 ноября мы выехали домой. До Миллерово мы ехали вместе с М.А. Шолоховым и Луговым. В Миллерово они сошли с поезда и поехали в Вешенскую, а я поехал в Новочеркасск.