Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

« Теперь ужь поздно ворочаться мнѣ домой, Петровичъ. Другую часть избралъ я себѣ, и богатство отца не воротитъ меня на родную сторону. Полюбилъ я книги, да ученье, а кто къ нимъ привяжется , тотъ не кормилецъ и не наслѣдникъ отцу.

Такъ говорилъ Ломоносовъ, стараясь быть вразумительнымъ для закоренѣлаго невѣжды, своего земляка. Какъ могъ онъ объяснить ему иначе свое отчужденіе отъ родительскаго дома?

Тотъ слушалъ его разинувъ ротъ, и по сѣверному обычаю началъ опять чѣмъ-то въ родѣ вопроса безъ отвѣта :

— Не кормилецъ ? А по что ?

« Да по то, что мнѣ здѣсь лучше и въ бѣдности , чѣмъ въ довольствѣ у отца.

г— Лучше ? А сколько добра всякаго у твоего родителя ! Подумай ты, Миша , что умретъ онъ, такъ все чужіе люди расхитятъ.

« Дай Богъ многолѣтія моему почтенному родителю ! О смерти , Петровичъ , говорить

нечего , когда еще мы живы и здоровы. Надѣюсь , что молитву мою о здравіи отца услышитъ Богъ. А. объ имѣніи его я и не думаю.

— Не думаешь? Да онъ велѣлъ сказать тебѣ, что для тебя-де наживалъ онъ и трудился ; а ты не хочешь милости его принять.

« Не могу, хотя-бы и хотѣлъ. Я какъ монахъ, который обрекъ себя иному образу жизни, для мірскихъ, для семейныхъ прельщеній не возвращусь домой. Скажи это моему родителю ; скажи , что я горячо люблю его , всегда поминаю въ своихъ молитвахъ, земно кланяюсь ему.

— А домой не пойдешь ?

« Не пойду.

Старикъ не зналъ какъ лучше упрашивать ему земляка : все краснорѣчіе , всѣ доводы его истощились. И надобно сказать , они были такого рода, что могли еще больше укрѣпить Ломоносова въ неизмѣнномъ его намѣреніи. Деньги! Довольство ! Нажитое отцомъ имѣніе ! Какъ все это смѣшно было для него , когда втнмъ хотѣли уговорить его воротиться домой. Гораздо труднѣе было ему противиться одному, драгоцѣнному слову : отецъ. Но уже такъ многое раздѣляло ихъ , что возвращеніе къ прежнему было невозможно. Онъ еще разъ приказалъ старику Петровичу изъявить отцу все почтеніе , всю привязанность сына , и спѣшилъ разстаться съ нимъ.

Тяжело вздохнулъ Ломоносовъ , когда кончилъ объясненіе съ старикомъ. Любовь къ отцу и даже къ родинѣ воскресла въ немъ : надобно было задушить ее. Прошедши нѣсколько шаговъ къ своему жилищу (они разговаривали посреди широкаго двора Академіи ) , Ломоносовъ невольно оглянулся , и затрепеталъ , смотря на безобразнаго земляка своего , который тихо удалялся , опираясь на костыль. « Не Асмодей-ли, въ видѣ этого человѣка , являлся ко мнѣ со своими обольщеніями ? » подумалъ онъ. «Чего хотѣлъ онъ отъ меня ? Оторвать отъ свѣта истины и снова повергнуть въ глубину тмы , невѣжества ? Для этого, сначала указалъ онъ на мою нищету. Да , я въ самомъ дѣлѣ нищъ. Питаюсь однимъ хлѣбомъ, ношу почти рубище, принужденъ отказывать себѣ во всемъ. Говорятъ, Москва веселый городъ ; въ немъ такъ много людей богатыхъ, которые живутъ только для веселья и радости ; а я !... я даже не знаю что такое значитъ радость. Живу столько лѣтъ въ Москвѣ, и не видалъ въ ней ничего, кромѣ стѣнъ своей школы, кромѣ стѣнъ города. ... Михайло ! Михайло ! развѣ ты не видишь храмовъ Божіихъ ? Развѣ ты не бываешь у святыхъ угодниковъ Московскихъ ? Развѣ бѣдность твоя не сторицею награждается знаніями , какія уже пріобрѣлъ ты , обрекши себя этой бѣдности ? Прочь , Асмодей , со своими

лукавыми обаяніями ! Онъ говорилъ мнѣ еще объ отцѣ моемъ ... добрый, почтенный отецъ! Я-ли виноватъ, что безъ твоего благословенія бросился я на тотъ путь , куда съ малыхъ лѣтъ увлекало меня все ? Мы не понимали другъ друга ; ты не зналъ того, что было такъ ясно, такъ убѣдительно для меня ; ты не зналъ сладости , не зналъ силы просвѣщенія.... Ну, послѣднее убѣжденіе было ужь недостойно и Асмодея,» подумалъ онъ и невольно улыбнулся.—

« Онъ хотѣлъ обольстить меня деревенскимъ довольствомъ ! Какое счастье ! Ѣсть жирные пироги, жениться на какой нибудь глупой дѣвкѣ, да безпрестанно ссориться съ злою мачихой. Бѣдный отецъ мой все еще у нея подъ наукой!»

Размышленія Ломоносова прояснились, покуда онъ дошелъ до своей камеры. Начало ихъ было такое торжественное, трагическое , а кончились они почти комически. Инаго и не могло произвести въ немъ появленіе Архангелогородскаго земляка. Сила воли его побѣдила многія искушенія, которыя теперь были-бы для него уже странны, если-бы къ нимъ не примѣшивалось священное имя отца.

Онъ опять забылъ о своей угнетающей бѣдности , опять обратился къ своимъ милымъ книгамъ , и совершенно утѣшилъ себя надеждою на лучшее въ будущемъ.

Съ нетерпѣніемъ ожидалъ онъ рѣшенія Архимандрита. Наконецъ, въ одно утро , его позвали въ конференцію. Тамъ засѣдали Ректоръ-Архимандритъ , Префектъ и почти всѣ учители его.