Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

и хотя былъ окруженъ нѣсколько лѣтъ но по какому-то невольному чувству составлялъ себѣ иной идеалъ ученаго мужа. Ему казалось, что онъ видитъ осуществленіе этого идеала въ Ѳеофанѣ. Пылкая душа его и горячій умъ воспрянули: онъ, безъ всякаго честолюбія, изъ одной благородной ревности къ достоинству человѣка, рѣшился высказать всего себя. И надобно было удивляться этому богатому дарованіями юношѣ ! Онъ свободно изъяснялъ на Латинскомъ языкѣ самые отвлеченные предметы; ясно и краснорѣчиво говорилъ о языкѣ Славянскомъ (такъ называли тогда языкъ церковный ) ; удивлялъ всѣхъ слушавшихъ знаніемъ безчисленнаго множества ученыхъ мѣлочей, которыя всегда придаютъ ,такой блескъ школьнымъ экзаменамъ. Греческіе классики были извѣстны ему мало, однако языкъ ихъ онъ зналъ, и вообще явился первымъ по своимъ свѣдѣніямъ, и еще болѣе по изящному дару слова , который блистательно помогъ ему показать пріобрѣтенныя имъ свѣдѣнія.

Ѳеофанъ самъ дѣлалъ ему много вопросовъ, былъ , казалось , доволенъ имъ , но не хотѣлъ отличить его передъ другими учениками , для того чтобы не унизить ихъ. Онъ спросилъ только объ имени молоДаго человѣка , столь отличнаго своими дарованіями, и когда вошелъ въ комнаты Архимандрита , гдѣ былъ приго-

товленъ завтракъ, то, прежде всего, подробно освѣдомился о Михайлѣ Ломоносовѣ и велѣлъ позвать его.

Смиренно явился скромный ученикъ передъ славнымъ ученымъ. Пылкость, которая одушевляла его на экзаменѣ, прошла: онъ робѣлъ. Но благосклонный взоръ архипастыря ободрилъ его. Ѳеофанъ сидѣлъ на канапе , и велѣлъ Ломоносову подойдти къ себѣ ; множество сановниковъ стояли въ почтительномъ отдаленіи. Поглядѣвъ нѣсколько секундъ на прекраснаго , полнаго жизни юношу , онъ сказалъ : « Этотъ молодой человѣкъ обѣщаетъ много : надобно только чтобы онъ исполнилъ свои обѣщанія. » И прибавилъ , обративши рѣчь къ Ломоносову: «Для науки оставилъ ты отеческій домъ, и наука приняла тебя какъ избраннаго сына. Богъ да благословитъ тебя на подвигъ труда благаго !» Онъ осѣнилъ Ломоносова крестнымъ знаменіемъ.

Никакія награды въ мірѣ не были-бы для Ломоносова такъ драгоцѣнны , какъ это благословеніе архипастыря, къ которому съ перваго взгляда зародилось въ душѣ его благоговѣйное чувство. Онъ удерживалъ нѣсколько секундъ свое чувство , но наконецъ бросился на колѣни и искалъ благословляющей его руки.

Ѳеофанъ самъ былъ тронутъ. Онъ спросилъ, не можетъ-ли сдѣлать ему чего нибудь полез-

наго ; не имѣетъ-ли онъ какого-либо желанія, для будущихъ своихъ успѣховъ.

Въ такія торжественныя минуты Ломоносовъ бывалъ удивительно смѣлъ.

«Ваше Высокопреосвященство!» сказалъ онъ. « Будьте прежде всего моимъ заступникомъ. Я учусь здѣсь беззаконно. ...

Всѣ учители его, бывшіе тутъ , Префектъ , Архимандритъ , поблѣднѣли и чуть не ахнули отъ страха.

— Да , Ваше Высокопреосвященство ! Я мужикъ , и только по милости господъ наставниковъ моихъ принятъ въ здѣшнюю Академію, куда нѣтъ входа разночинцамъ. Я записанъ здѣсь дворяниномъ , и ежеминутна боюсь , что это когда нибудь можетъ причинить неудовольствіе моимъ благодѣтелямъ, и выгнать меня изъ убѣжища наукъ. »

Лицо Ѳеофана, сначала омрачившееся, прояснилось.

« Если это называешь ты беззаконнымъ, » сказалъ онъ улыбаясь , « то будь спокоенъ. Я защитникъ твой съ сей минуты.

Ломоносовъ низко поклонился ему.

« Да, » примолвилъ Архіепископъ. « Не бойся ничего ! хотя-бы со звономъ въ большой Московскій соборный колоколъ стали тебя публиковать самозванцемъ, я твой защитникъ. Но,

юноша! Будь-же и ты достоинъ милостей , оказываемыхъ тебѣ старшими. Продолжай учиться, какъ ты началъ. Не ослѣпляйся первыми успѣхами своими.

— Я почитаю себя нижайшимъ изъ нижайшихъ — возразилъ Ломоносовъ. — Не только гордость, но и самодовольство еще не зараждалось въ душѣ моей. Признаюсь вамъ открыто : я не доволенъ собой, и эти успѣхи, какъ вы благоволили назвать усердные труды мои , кажутся мнѣ дѣтскими. Что это за успѣхи, когда я выучиваю по книжкамъ то, что можетъ выучить всякій, сколько нибудь прилежный маль чикъ ? Я желалъ-бы вдаться въ Математику , въ познаніе природы , въ Философію : тамъ искушеніе для ума человѣческаго.»

« Не все вдругъ , мой добрый юноша ! » сказалъ Ѳеофанъ. «Сначала надобно узнать азбуку, чтобы послѣ читать книги ; сначала надобно усовершенствоваться въ наукахъ словесныхъ , чтобы потомъ перейдти къ другимъ. »

Ломоносовъ едва не сказалъ , что въ ихъ Академіи нѣтъ другихъ наукъ, и что все ограничивается словопреніями. Онъ удержался; однакожъ Ѳеофанъ проникъ тайную мысль его и сказалъ :

«Ты можешь почерпнуть много и другихъ свѣдѣній, изъ книгъ, хранящихся въ академической библіотекѣ. »

— Библіотека наша бѣдна книгами по тѣмъ наукамъ, о которыхъ я упомянулъ, Ваше Высокопреосвященство. Говорятъ , Кіевская гораздо богаче.

« Да ! Кіевская ! правда. Кіевъ старинный разсадникъ наукъ. Я самъ возрасталъ тамъ ; я возвратился туда изъ великолѣпныхъ книгохранилищъ Рима и Венеціи, и наша Кіевская библіотека не показалась мнѣ бѣдною. Что-же?