Грамматическій классъ сдѣлался новымъ мученьемъ для нетерпѣливаго Ломоносова. Онъ въ немного времени узналъ склоненія, спряженія и свойства другихъ частей рѣчи. Умъ его хотѣлъ перенестись дальше, но строгій Канашевичъ удерживалъ нетерпѣливца. «Не глупѣе тебя были великіе наставники юношества,» сказалъ онъ ему однажды, когда Ломоносовъ упрашивалъ его изъяснять что нибудь дальше Этимологіи. « Они опредѣлили, и опытность многихъ лѣщъ пріучила всѣхъ, заниматься Этимологіею цѣлый годъ. Какъ-же хочешь ты перепрыгнуть за предѣлы вѣковой мудрости? Удержись, юноша ! »
Что-жь сдѣлалъ Ломоносовъ ? Не оставляя Этимологіи, онъ началъ самъ изучать Синтаксисъ. Канашевичъ и не догадывался объ этомъ, когда на экзаменѣ въ 1731 году, Ломоносовъ, превосходно отвѣчая на всѣ вопросы изъ Этимологіи , сказалъ, что онъ знаетъ также и Синтаксисъ.
« Синтаксисъ ? » вскричали экзаменаторы въ одинъ голосъ. « Но ты не учился ему. »
— То есть меня не учили ему, хоть я и просилъ объ этомъ ; но я учился самъ, и знаю уже. ...
Ректоръ, Софроній Мегалевичъ, не за-долго поступившій на мѣсто Копцевича, остановилъ его мановеніемъ руки , и съ сердцемъ сказалъ Канашевичу, что онъ не смотритъ за своими учениками, что они учатъ не то чего требуютъ отъ нихъ, и
Канашевичъ осмѣлился замѣтить, что Ломоносовъ оказался первымъ и въ Этимологическомъ классѣ.
« Знаю, и за успѣхи переведутъ его въ Синтаксическій классъ, а за гордыню, за нетерпѣливость и непослушаніе, я , какъ правитель училища, приказываю посадить Михайлу Ломоносова в
Ломоносовъ дивился, почему-же его садятъ въ темную за самое простительное нарушеніе правилъ училища, за
Между тѣмъ, ученіе одной Латини давно перестало удовлетворять его. Уже слишкомъ два года находился онъ въ школѣ, а его не пускали дальше Латинской Грамматики, въ которой былъ онъ только что на половинѣ , по крайней мѣрѣ по наружности, а на самомъ дѣлѣ онъ уже сдѣлался довольно силенъ въ Латинскомъ языкѣ и понималъ авторовъ. Еще за годъ началъ онъ сочинять Латинскіе стихи, варварскіе, отъ которыхъ содрогался прахъ Горація и вянулъ миртъ надъ могилой Виргилія; однакожъ это показываетъ быстрые его успѣхи. Греческій языкъ обрадовалъ его своимъ богатствомъ , своими трудностями ; но для этого языка не было ни порядочныхъ учителей, ни порядочныхъ книгъ. Ломоносовъ замѣнялъ недостатки школы своею проницательностью , самъ составлялъ таблицы, системы и дѣлалъ выводы, которыхъ не было ни въ книгахъ его , ни на устахъ его учителей. И за всѣмъ тѣмъ, у него еще оставалось много свободнаго времени. Естественно: онъ не шалилъ вмѣстѣ съ мальчишками-товарищами въ часы отдыха. Онъ выпросилъ себѣ позволеніе рыться въ библіотекѣ училища, и въ то время, когда товарищи его бѣгали, прыгали, ходили колесомъ, играли въ свайку или вертѣли кубарь, онъ спѣшилъ въ уединенное книгохранилище, разсматривалъ, пожиралъ тамъ все новое для