Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

На берегу Невы , съ жадностью глядѣлъ онъ на эти исполинскіе слѣды : они были видимы въ начатыхъ и частію оконченныхъ строеніяхъ, въ твердынѣ, которая возвышалась на противоположномъ берегу, и всего болѣе въ огромной мысли, вознесши столицу Русской части свѣта на болотахъ Ингерманландіи. Жизнь и дѣятельность кипѣли по обоимъ берегамъ Невы, и показывали, что мысль Петра благословляетъ Небо, что она довершится его наслѣдниками, и сдѣлается долговѣчнымъ его памятникомъ , передъ которымъ ничтожны кажутся всѣ памятники міра. Въ самомъ дѣлѣ, Петербургъ, живая мысль Петра, увѣковѣченная въ гранитѣ, и безпрерывно одушевляемая новыми поколѣніями, составляетъ такой оригинальный, чудный, единственный памятникъ этого генія, что передъ нимъ жалки мертвыя громады Египетскихъ пирамидъ. Вся Россія была поприщемъ его безсмертныхъ подвиговъ ; она вся носитъ печать его трудовъ, его заботливости о нашемъ благѣ ; но только Петербургъ выражаетъ вполнѣ этого генія , Петербургъ , любимое дитя его, которое началъ онъ лелѣять своими руками. .

Тутъ, на пространствѣ немногихъ верстъ, вы можете изучить Петра, лучше нежели во всякомъ другомъ мѣстѣ обширнаго его владѣнія ; тутъ Петръ во всемъ своемъ величіи, со всею смѣлостью, упорствомъ, и даже съ нѣкоторыми слабостями генія, благодѣтельнаго для Россіи.

Путешественники переправились черезъ Неву въ лодкахъ и вышли на Васильевскій островъ, къ зданію Академіи. Ломоносовъ искалъ глазами тѣхъ необыкновенныхъ людей, съ которыми готовился теперь жить. Это всегда естественно въ молодомъ человѣкѣ , робко вступающемъ въ тотъ городъ , гдѣ живетъ много людей, извѣстныхъ ему своими дарованіями, ученостью, славою. Въ каждомъ встрѣчающемся думаетъ онъ видѣть ихъ, или по крайней мѣрѣ достойныхъ жить близко нихъ. Его не столько занимаетъ новость самыхъ блестящихъ предметовъ, сколько мысль о близости, о присутствіи этихъ важныхъ для него лицъ. Тутъ все кажется значительнымъ , потому что все это близко къ ннмъ. Мысль о такихъ людяхъ переживаетъ ихъ, и приводитъ въ благоговѣйный трепетъ вступающаго въ замокъ Валленштейна , въ келью Лютера, въ кабинетъ Ньютона.

Ломоносовъ не зналъ даже именъ тѣхъ великихъ мужей, къ которымъ пріѣхалъ учиться; однако онъ воображалъ ихъ чѣмъ-дю удиви

тельнымъ, не похожимъ на то, что видѣлъ до сихъ поръ. Съ нетерпѣливымъ ожиданіемъ остановился онъ, вмѣстѣ съ другими, подлѣ дома Академіи, и между тѣмъ какъ провожатый ихъ . пошелъ узнавать, куда и какъ помѣстить пріѣхавшихъ съ нимъ студентовъ , онъ ждалъ необыкновенной встрѣчи , привѣтливыхъ вопросовъ, и перебиралъ въ умѣ всю свою ученость, приготовляясь отвѣчать.

Прошло съ полчаса.

Монахъ возвратился и сказалъ, что имъ велѣно идти въ Гимназію, состоящую подъ вѣдомствомъ Академіи.

— А не въ Академію?—спросилъ Ломоносовъ.

«Нѣтъ, въ Гимназію.

Голова поникла у нетерпѣливаго Ломоносова. Онъ не зналъ, что въ Академіи не было классовъ , и что это высшее ученое мѣсто предоставлено для занятій не ученическихъ.

Ни одного знаменитаго человѣка не видалъ онъ: его и товарищей его. приняли безъ всякой встрѣчи, размѣстили по классамъ Гимназіи , и велѣли имъ являться вмѣстѣ съ другими учениками къ слушанію лекцій.

Такъ разрушились мечты Ломоносова ; однакожъ существенность утѣшила его: онъ началъ учиться Физикѣ, Математикѣ , и забывалъ всѣ рбманы своего воображенія, быстро шагая отъ

m

успѣха къ успѣху въ паукахъ. Онъ пмѣлъ рѣшительную склонность къ Естествознанію, къ наукамъ точнымъ; онъ давно жаждалъ извѣдать въ нихъ свой умъ, и принялся за исчисленія, за неясную въ его время науку о силахъ природы. Въ самомъ дѣлѣ, Физика тогда незаконно присвоивала себѣ цѣлыя области другихъ наукъ; но этого не могъ замѣтить самый проницательный умъ, потому что не его вѣку было предоставлено опредѣленіе границъ Физики: надобны были труды и успѣхи болѣе нежели полустолѣшія, чтобы науки вошли каждая въ свои границы. Сверхъ того, отличительною чертою Ломоносова была собственно неутолимая жажда ко всѣмъ познаніямъ, а при этомъ ему недосугъ было дѣлать открытія, особенно при началѣ своего ученаго поприща. Онъ необходимо впадалъ въ рутину обыкновенныхъ ученыхъ, и только по временамъ блестѣлъ геній его, освѣщавшій иногда темныя стороны наукъ и искуствъ. .

Ровно сто лѣтъ прошло теперь, послѣ вступленія его въ Академическую Гимназію Можно вообразить, какова тогда была метода ученія, если и теперь, послѣ столькихъ опытовъ , не удовлетворяетъ она ума человѣческаго , безпрерывно стремящагося къ совершенству. Однакожъ и при этой методѣ, Ломоносовъ не шелъ на ряду со своими сверстниками, а опе

режалъ ихъ во всемъ. Это обращало на него вниманіе учителей, начальниковъ, и еще болѣе соучениковъ , большею частію избранныхъ молодыхъ людей , отличавшихся хорошимъ поведеніемъ, познаніями и любовью къ ученью. Изъ числа ихъ одинъ, Виноградовъ, особенно полюбилъ Ломоносова, и скоро сдѣлался другомъ его.

Однажды Виноградовъ замѣтилъ своего любимаго товарища не за учебными тетрадями, а за листкомъ бумаги, на которомъ писалъ онъ стихи— Русскіе стихи.