Читаем Михаил Васильевич Нестеров полностью

Нестеров давно хотел написать этот портрет. Биография Антония Волынского не была заурядной. Он — потомок знаменитого статс-секретаря Екатерины II, автора известных записок. Будучи сотрудником журнала «Вопросы философии и психологии», он цитировал в своих статьях наряду со «святыми отцами церкви» высказывания Ф. М. Достоевского. Антоний Волынский был изгнан за вольнодумство из Московской духовной академии в Казань, а затем в Уфу. Здесь его впервые увидел Нестеров. Личность этого человека, мечтающего об отделении церкви от государства, о дальнейшем ее возвышении, занимала художника еще в начале 1900-х годов. Вскоре Антоний из опального архиерея превратился во влиятельнейшего члена святейшего синода, не уступающего по своей реакционной направленности Победоносцеву. Уже в 1909 году В. И. Ленин называл Антония Волынского «владыкой черносотенных изуверов»[142]. Перед самой революцией 1917 года Антоний Волынский упорно отстаивал необходимость патриаршества в России, устраивал необычайно пышные богослужения в московских церквях.

Нестеров писал Антония в церкви Петровского монастыря. Архиепископ изображен на амвоне, перед царскими вратами, говорящим проповедь. Это очень красивый по колориту портрет, в котором цвета церковного облачения, черного и лилового, перекликаются со сверкающим окладом иконостаса и царских врат, с тяжелым и массивным орнаментом. И среди всего этого пышного цветового богатства выступает властное и неприятное лицо человека, с головой, ушедшей в плечи, холодным и напряженным взглядом смотрящего вперед. Великолепным дополнением к этому преисполненному гордыни лицу человека, полного жажды власти и чувства собственного величия, являются руки. Холеные, породистые, почти сжатые в кулак и вместе с тем как бы покоющиеся на архиерейском жезле руки кажутся небольшими по сравнению с пышным облачением, но в них заключена такая же выразительность, как и в лице человека.

Предшествующим портретам Нестерова почти всегда была свойственна пространственная композиция. Здесь фон — царские врата — приближен к фигуре человека. Такие привычные для художника приемы, как силуэтность решения, ритмическое соединение фигуры и фона, также совершенно отсутствуют. В центре его внимания — лицо и руки портретируемого, на них прежде всего он строит выразительность образа.

Образ архиерея по отношению к предшествующим работам художника поражает резкостью характеристики, своей отчетливой объективностью. Этот портрет показывает, насколько большой путь был проделан художником — от поэтической идеализации, от создания порой субъективного образа до почти критического раскрытия всей внутренней сущности человека.

Творчество Нестерова вступало в новую фазу, очень постепенно, но вместе с тем глубоко и основательно подготовленную в предшествующий период.

Перелом произошел почти незаметно. Он был связан с событиями, происходящими в жизни страны, в жизни людей, и с осознанием Нестеровым этих событий; он был связан с внутренним ростом самого художника, с освобождением его от многих иллюзий.

Великая Октябрьская социалистическая революция явилась рубежом в творческой жизни Нестерова. Новая жизнь, новые люди, их деятельность определили искания художника в советский период. Однако перелом в его творчестве, во многом подготовленный предшествующим развитием, произошел далеко не сразу.

Гражданская война, бушевавшая в стране, надолго отрезала Нестерова от Москвы. Зиму 1917–1918 годов его семья проводила на Кавказе. В 1918 году художник приехал в Армавир. Здесь он перенес тяжелую болезнь, почти не работал. Наконец, в 1920 году Нестеров перебрался в Москву. Материальное положение было трудным. Художнику приходилось делать много повторений своих старых вещей, писать для заработка иконы[143].

В 1921 году он писал А. А. Турыгину:

«Так много произошло за это время неожиданного, так переменилась наша и моя, в частности, жизнь, что не знаешь, с чего и начать»[144]. Но художник продолжал работать. Лето 1921 года Нестеров проводил у В. Н. Башкеева в деревне Дубки. Он делает в это время этюды к картине «Путник», задуманной на тему одноименного рассказа Л. Н. Толстого, начинает работать над картиной «Мыслитель», законченной в 1922 году.

Летом 1922 года, живя в тех же Дубках у Башкеева, Нестеров сообщал А. А. Турыгину:

«Пишу по 8–9 часов в день (утром в мастерской Бакшеева картины, вечером этюды с натуры). Пишу пока для души, написал своего „Пророка“, кончил „Мать Евпраксию“ („На Керженце“ тож), заканчиваю „Весна-красна“».

В это же лето было завершено одно из крупных произведений Нестерова — «Мыслитель» (1921–1922; собрание Н. М. Нестеровой, Москва)[145]. Эта картина явилась продолжением линии, намеченной в «Философах».

Мыслитель. 1921–1922

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология