Миклош Акли, или История королевского шута

Однако у этого блестящего двора была и та положительная особенность, что он знал все-все. Даже чуточку больше всего. Тайна в этой всеобщей атмосфере всезнайства не могла просуществовать и более одного часа. И потому о королевской воспитаннице, находившейся в пансионе, знали также все при дворе. Тем более, что каждый год на рождество ее вместе с младшим братом обыкновенно принимал сам император. И об этом при дворе ходила тысяча всевозможных догадок. Сплетен и легенд... Вот уж где было вдоволь лакомств для судов-пересудов в будуарах-кулуарах. Старые герцогини с упоением пережевывали эту тему. Но и молодые от них тоже не отставали. И вдруг молодая красивая воспитанница пансиона появляется во дворце самолично. Словно солнечный луч блеснул в этих полных достоинства, чуточку мрачноватых старинных коридорах. Она слегка взволнована, бледна, в ее открытом. Чистом как у горной козочки взгляде - тревога.

- Мне нужно поговорить с его императорским величеством. Срочно, срочно! - запыхавшись повторяла она всем, с кем встречалась на своем пути. - Где он? Где его величество?

О, эти придворные носы! Как великолепно они унюхивают, откуда дует ветер, чувствуют каждый новый запах! Даже те, кто ее никогда не видел. Даже они сразу догадались, кем скорее всего может быть эта девочка.

Однако чего хочет малютка от императора? Почему она появилась так поздно? В этом есть что-то экстраординарное. Что-то произошло, или что-то может произойти. Вот когда хорошо бы разузнать - что? Придворная знать кинулась на новый запах, будто кошка, учуяв мышь. Это же удивительно, что именно здесь, где рождаются истинные великие события, в счет идут между тем только события ненастоящие, всякая ерунда, пустяки.

Девочка-подросток появляется в Бурге, и все - и у ворот, и у дверей, и в передних - говорят ей, что сейчас нельзя беспокоить императора. Говорят и... пропускаю ее все дальше и дальше: вдруг какой-то более старший чин сделает для нее исключение? Каждый только самую малость помогает ей, до тех пор, пока ответственность за его действия не очень велика, и эту ответственность делят на столько людей, что можно даже украсть императора, и потом не найдешь никого, кто из стражей за это в ответе.

- Попытайтесь, барышня, может быть министра двора разрешит? Министр двора оказывается тоже очень добрым человеком на сей раз.

- Его величество в такой час не принимает, но можно попробовать поговорить с дежурным камергером, может быть он...

Так барышня идет от Понтия к Пилату, от Пилата к дежурному камергеру, который в этот момент, скучая возле окна, разглядывал багрово-красное солнце, катившееся к закату, взирая на него таким безразличным и скучающим взглядом, как может камергер смотреть на небесное светило, о котором известно, что в его жилах не течет ни капли голубой крови. И вдруг за спиной камергера послышался шелест юбочек. О, этот шелест, о эти юбочки! Его натренированное ухо тонкого ценителя мгновенно уловит их хрустящий шум и выделит из тысячи других, как самый сладостны.

Камергер повернулся и замер от удивления, как будто его пришпилили к месту гвоздем - так хороша была собой эта девочка - свежая и очаровательная - робкая, будто мчавшийся через лесные поляны олень, который вдруг увидел перед собой охотника. Закатное солнце через стекло окон осыпало ее сверкающим золотом и, осветив ее личико, сплело сияющий ореол вокруг головы.

- Вам угодно? - пролепетал в замешательстве камергер.

- Мне нужно немедленно переговорить с его величеством. Я прошу вас. Сударь.

- Вы меня извините. Но его величество приказал никого не пускать к нему.

- О, сударь, но мой случай исключительный, и его величество простит вам. Прошу, умоляю вас, сударь.

Она подняла на него свои удивительные глаза - скромно, просительно и вместе с тем - чуточку приказывающее. Он - этот ее взгляд - и лаская, и согревая одновременно - словно сминал любого, кто вставал на его пути. И камергер почувствовал, что не сможет противостоять ему.

- Но кто вы и чего вы хотите?

- Значит, вы все же доложите об мне?

- Этого я еще не знаю. Все зависит от того...

- Дело в том, что арестовали одного человека, сударь. Человека, который...

- Арестовали? Ну это пустяки. Это же не вопрос его жизни, или смерти. Посидит немного, отдохнет, только и всего. Исключительный случай, если бы речь шла бы о казни. Вы меня извините, мадам...

- Мадемуазель... - поправила его, покраснев, девушка, хотя ей очень понравилось, что этот стройный красивый камергер считает, что она уже взрослая, замужняя женщина.

- Что же касается ареста, то это человек, который очень дорог и императору тоже.

- И императору тоже? Значит он дорог и кому-то еще? - решил подразнить юную гостью камергер.

Девушка зарделась, вспыхнув вдруг, как вспыхивает огонь, до того скрытый толстым слоем золы, когда на него подуют.

- Так вы доложите обо мне или нет? - спросила она, смелея и почти с упорством глядя прямо в глаза камергеру.

- Не могу. Его величество приказал никого не пускать к нему, разве только если придет его дочь...