Мила Хант

Я не в силах говорить. Горло сжимается. Всё, больше не смогу вымолвить ни слова, уж я себя знаю. Поэтому просто накрываю её руку своей. Вера вздыхает, но не отталкивает. Такое впечатление, будто у меня в ладони маленькая птичка. Сильная и хрупкая одновременно. Практически никогда я не испытывала желания кого-то приласкать. И эта внезапная нежность успокаивает меня. Вере больше не придётся в одиночку быть сестрой милосердия для всех. Нас теперь двое – раненных в сердце, неисцелимых, сидящих у изголовья друг друга. И я продолжаю двигаться туда, куда моя стыдливость и неловкость упорно пытаются меня не пустить. Пытаюсь представить, чего бы сейчас хотелось мне, если бы я была Верой. И что бы я сделала, если бы хоть на мгновение перестала быть дикой и грубой Милой.

И я забываю Периферию.

Забываю С., леди А., моё задание, мои обещания, моих врагов.

Забываю Вигго.

Я поворачиваюсь и притягиваю Веру к себе. Сжимаю это маленькое замёрзшее тело, которое в моих руках начинает постепенно расслабляться… И наконец все плотины одну за другой смывает стремительный поток горя и слишком долго сдерживаемых слёз.

Я глажу её мокрое лицо, шелковистые волосы. Постепенно Вера успокаивается. Её дыхание становится ровным. Она засыпает. Тогда и я проваливаюсь в сон.

38

Остаток ночи я сплю как убитая. Мне снится вода, летающие шары Демоса и смерть. Когда я просыпаюсь, Вера уже исчезла. Никого. Только шум леса наполняет хижину. Я наспех привожу себя в порядок. Нет сил ничего проглотить на завтрак.

Я покидаю хижину, двигаясь механически, как машина. Пытаюсь ни о чём не думать. Я больше не чувствую той неописуемой тяжести, которая вчера сдавливала сердце. Внутри холодная пустота. Я даже не замечаю, как выхожу из леса. На остановке я сажусь в шар, чтобы добраться до Купола.

Когда я захожу в здание Службы безопасности, никто не замечает ни моего состояния, ни моего искажённого лица. Конни бросается мне навстречу.

– Шон умер, – без предисловий сообщает он.

– Шон? Брат Блейка?

– Его тело нашли в горном озере, на севере. Благодаря чипу идентификационной карты.

– Он… покончил с собой?

Не знаю, зачем я разыгрываю неприличную комедию, вместо того чтобы просто стать незаметной, спрятаться за компьютером или, ещё лучше, провалиться сквозь землю.

– С чего ты взяла? – удивляется Конни.

Я не отвечаю. К счастью, мне достаточно плохо, чтобы он мог списать это на счёт новости о Шоне.

– Вчера было ещё две атаки Центра. Шон был слишком близко от границы…

– Ты видел Блейка?

– Нет. Он уехал на опознание тела.

Конни идёт к лифту, я за ним.

– Блейк будет искать убийц брата и не успокоится, пока не уничтожит их.

* * *

– Она уже убила одного из шефов.

С. стоит в окружении десяти экранов. Леди А. находится чуть поодаль, вне этого информационного круга. Рассеянный свет плафона падает на её снежно-белые волосы. Резкие тени от скул на щеках придают ей ещё больше суровости. С. смотрит на начальницу с любопытством. Он никогда не видел её такой.

– Чего она ждёт? Почему не убивает остальных?

С. глубоко вздыхает. Рукав его рубашки задрался под пиджаком, и это раздражает. Когда он сможет всё поправить, одежда уже будет мятой. С. не выносит неопрятности. Так же как не выносит разочаровывать леди А.

– У вашей протеже остаётся всего пять дней, – добавляет та. – Через пять дней ей исполнится восемнадцать, С. И мы уже не сможем дать задний ход.

– Я знаю.

– Значит, ей надо ускориться. Она должна завершить свою миссию до роковой даты. Всю миссию, целиком. Мы не можем позволить ей сомневаться.

Помолчав немного, леди А. продолжает:

– Обмануться в ней – просто недопустимо. Это будет гораздо хуже, чем обмануться во всех остальных.

С. кивает. Ему нечего возразить.

– Я попытаюсь снова выйти с ней на связь, – обещает он. – И поторопить.

– Что она узнала о Клане?

– Кажется, пока ничего. Ну, или ничего, чем поделилась бы со мной.

– Почему? Вы наверняка можете дать нам объяснение. Причём объяснение научное.

Это не вопрос. Это приказ.

– Сейчас она, очевидно, сосредоточена на задачах интеграции.

Леди А. долго на него смотрит. Потом медленно поворачивается и огибает большой круглый стол. С. стоит неподвижно. Он ждёт. Ждать приходится недолго. Голос вонзается в него как кинжал.

– На черта нам сдалась её интеграция, доктор С.?

Много лет она не называла его официальным титулом: «доктор С.». И теперь произносит его, нарочито чётко выговаривая каждый слог. И это далеко не знак уважения. Скорее способ поправить стрелки на часах, напомнить человеку о его месте в служебной иерархии. В частности, о том, что все они – лейтенанты или доктора – неизменно подчиняются её приказам. Однако С. не боится леди А. Он уважал её, было дело – даже восхищался, но никогда не боялся. Несмотря на её гнев.

– Вы правы, – соглашается он.

– Вы дали не тот ответ, которого мы ждём.

– Она иногда… замкнута. Её невозможно читать как открытую книгу.

Леди А. вновь начинает двигаться вокруг стола своей медленной и надменной походкой.