Милая Роуз Голд

Я пожала плечами:

– Сказал, что я слишком много всего перенесла, поэтому мне нужно отдохнуть еще несколько недель, а там посмотрим.

Некоторое время папа молча смотрел на меня.

– Роуз, – наконец сказал он, в его голосе слышалась боль, – разве семейная поездка стоит того, чтобы рисковать здоровьем?

– Для меня – стоит, – ответила я не задумываясь.

Наши взгляды встретились. Я закусила губу. На секунду папа мне поверил. Потом он заморгал и потер лоб, как будто очнулся от чар.

– Господи, да что я такое говорю? – взорвался он. – С какой стати один доктор станет писать справку, если другой отказался? Ты и не выглядела больной. Ты толком не рассказывала про лечение. Ты требовала от меня поддержки, но не разрешила мне сходить с тобой к врачу. – Папа сделал паузу, а потом продолжил с новыми силами: – Ты соврала про лимфому Ходжкина, чтобы вызвать у меня чувство вины. Чтобы я взял тебя в поездку. Зачем ты это сделала? Ты в своем уме? – Под конец он уже кричал.

Родители начали изумленно переглядываться: прямо у них на глазах тренер их детей кричал на беспомощную девушку. Я представила, как потом они будут переговариваться вполголоса: «Мы точно хотим, чтобы такой человек работал с нашими детьми?» Может, папу даже выгонят с должности тренера?

Я почувствовала себя ужасно маленькой. Только теперь мне стало ясно: я совершила фатальную ошибку. Моя мать никогда не попадалась на лжи – пока не попала в тюрьму. Как же так получилось, что все пошло наперекосяк? Я просто хотела, чтобы у меня была семья, моя семья.

Я прочистила горло и открыла рот, понятия не имея, что сказать.

Папа осадил меня еще до того, как я успела заговорить.

– И не смей мне больше врать. Не вздумай даже рот открывать, если хочешь сказать хоть слово про рак, про то, как ты больна и как тебе нужен я и мои родные.

К нам подбежала Анна, она улыбалась, но, увидев перекошенное от гнева лицо отца, замерла.

– Папа? – неуверенно позвала Анна.

Тот посмотрел на нее:

– Иди в машину, к маме.

Анна не стала спорить. Она пошла прямиком к машине, всего один раз оглянувшись на меня. С трудом поборов желание съежиться под тяжестью отцовского взгляда, я подняла голову и подумала о том, какая сегодня чудесная погода. Солнце сияло, в небе не было ни облачка. Как мог мой мир рухнуть в такой прекрасный день? Если бы это был фильм, то сейчас лил бы дождь, а у меня не было бы зонтика. Было бы неплохо, если бы сейчас налетел торнадо и унес меня куда-нибудь. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Целый год я старалась прогнать мамин голос из головы, но сейчас мне хотелось, чтобы эта женщина подсказала, что делать. Но она молчала с тех пор, как я приехала на матч. Я вдруг поняла, что впервые в жизни этот голос умолк. Он сопровождал меня большую часть моей жизни. Говорил мне, что есть, как одеваться, как вести себя и как строить планы. Я и не знала, что не могу без этих советов, до тех пор пока они не исчезли. И теперь меня бесило, что без помощи мамы мне не обойтись. Я была абсолютно уверена в том, что мне ничего больше не нужно от этой женщины, но теперь поняла, что лгала самой себе. Сейчас, когда, казалось бы, без нее было не обойтись, мне пришлось справляться своими силами.

Папа, шагнув ближе, наставил на меня палец.

– Не лезь к моей семье, поняла?

Он пытался запугать меня, но все это звучало слабо. Я не боялась папы, я боялась его отсутствия. Меня пугала надвигающаяся пустота. Да, у папы были недостатки, но лучше такой папа, чем никакого.

– И меня тоже оставь в покое, – добавил папа. Весь этот праведный гнев уже начинал меня раздражать. Как будто сам папа святой и никогда не совершал ошибок. Мой отец двадцать лет молчал, а потом пришел ко мне, подразнил мечтой о семье – и сам же ее у меня отнял.

Мы дошли до точки невозврата. Исправить уже ничего не получится. Не будет большой счастливой семьи – по крайней мере у меня.

– Я еще понимаю, когда мой сын хулиганит, – сказал папа, все еще красный от злости, – но девочки должны вести себя хорошо.

Похоже, моей маме это никто не объяснил.

Почти все семьи погрузили вещи в багажники, сели в машины и уехали. Лишь несколько зевак задержались, чтобы досмотреть нашу маленькую драму до конца.

– Ты такая же, как твоя мать, – презрительно бросил отец.

Мне хотелось только одного – чтобы он уже наконец заткнулся и ушел. Я представила, как проклинаю четверых старших Гиллеспи, и они начинают покрываться опухолями и ранами, постепенно превращаясь в связанные кровными узами мумии.

Но папа не должен был об этом знать. Пусть не видит во мне угрозы, пусть думает, что я раскаиваюсь. Кротость и смирение – вот чего он от меня ожидает.

– Мне так жаль, – сказала я с отчаянием в голосе. Этот тон вызывал у меня отвращение, но я знала, что это необходимо. – Я не хотела причинять тебе боль.

Папа убрал планшет в рюкзак и сказал, покачав головой:

– Зря я вообще с тобой встретился. – Он развернулся и пошел прочь.

Я стояла, не шевелясь и не сводя с отца глаз. Он не может вот так просто уйти. Я проглотила свою злобу.