Милая Роуз Голд

– Папа, прости меня! – крикнула я ему вслед, пытаясь пробудить в себе прежнюю Роуз Голд, слабую, бесхребетную девочку. Но она осталась в прошлой жизни. Она умерла. Я плясала на ее могиле. – Я прошу тебя, прости!

Отец развернулся, прожигая меня гневным взглядом.

– Одно я знаю наверняка, – сказал он.

У него были маленький нос и карие глаза, прямо как у меня. Папа сжал кулаки.

– Ты заслуживаешь всего того, что с тобой случилось.

19. Пэтти

БЛЕДНО-ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА СМОТРЯТ на меня с потолка, но я слишком устала для того, чтобы бояться их. После четырех часов в компании белого друга во мне уже ничего не осталось. Я спускаю ноги с кровати. Мне нужно отвезти Роуз Голд на работу. Но сначала я хочу поговорить с ней о том, что произошло вчера вечером.

С трудом переставляя ноги, я дохожу до гостиной. В этот момент закрывается входная дверь, и Роуз Голд проходит мимо окна, одетая для пробежки: майка, спортивные шорты и кроссовки. В середине декабря моя дочь выглядит просто нелепо. С минуту я наблюдаю за ней. Она пускается трусцой по Эппл-стрит. Ее острые локти, торчащие лопатки и выпирающие ключицы сильно бросаются в глаза. Пока я борюсь с желанием кинуться за ней с шарфом и варежками, она добегает до поворота на Эвергрин-стрит и скрывается за углом.

Ладно, поговорим в машине. Там Роуз Голд от меня не убежать.

Через сорок минут мы вместе выходим из дома, все как обычно. Пока я запираю дверь, Роуз Голд пристегивает Адама в кресле. Потом она садится на пассажирское сиденье рядом со мной. Я берусь за руль, завожу мотор и выезжаю в сторону шоссе.

– Тебе лучше? – спрашивает Роуз Голд.

Я отвечаю, что да, хотя в животе еще осталось неприятное ощущение. Но мне не хочется выдавать свою слабость. Роуз Голд играет в гляделки с Адамом, а я думаю о том, как лучше начать разговор. Может, она и не имела отношения к поджогу и к инциденту с беговой дорожкой. Но жертвой Роуз Голд себя точно выставляет. И перед Арни, и перед Мэри, и кто знает, перед кем еще. А теперь она отравила мою еду. Все зашло слишком далеко.

– Не понимаю, почему меня рвало, а у тебя все в порядке, – говорю я.

Роуз Голд пожимает плечами.

– Наверняка тюремное питание сказалось на твоем пищеварении. Может, ты все еще привыкаешь к обычной еде.

– Я вышла на свободу полтора месяца назад. И меня ни разу не рвало.

Спокойно, Пэтти, держи себя в руках.

– Действительно… – Роуз Голд умолкает. Она будто рада тому, что причина моего недомогания по-прежнему неизвестна.

Но я намерена довести этот разговор до конца. Сегодня я не позволю Роуз Голд пожимать плечами, как ни в чем не бывало, и кормить меня скользкими отговорками. Я смотрю прямо перед собой. Мы едем со скоростью под восемьдесят, хотя на этом участке нельзя набирать больше семидесяти.

Все в порядке, Пэтти. Пусть будет немного быстрее, чем положено, главное, не разгоняйся слишком сильно, а то остановят.

– Ты что-то добавила в мою еду? – спрашиваю я нарочито спокойным тоном.

Роуз Голд поворачивается ко мне, широко распахнув глаза.

– Что?

– Мы ели одно и то же. Почему у тебя все хорошо, а меня всю ночь выворачивало наизнанку?

Выражение шока, притворная невинность – мне хочется дать дочери пощечину, чтобы стереть это выражение с ее лица.

– Ты хочешь сказать, что я тебя отравила?

Она возмущена. Спидометр ползет к отметке в девяносто пять километров в час. Адам на заднем сиденье что-то лопочет.

– А как еще это объяснить?

Спокойно, Пэтти. Сохраняй полное спокойствие.

– Не знаю, мама. – Вот опять, опять она произносит слово «мама» с сарказмом. – Ты хоть понимаешь, насколько ты долбанутая, если сразу начинаешь с таких предположений? После всего, что я для тебя сделала?

Я так сильно сжимаю зубы, что у меня начинает дрожать челюсть. После всего, что она сделала для меня? Моя дочь пустила меня пожить на шесть недель. Я же отдавала ей всю себя на протяжении восемнадцати лет. Вплоть до того момента, когда она отблагодарила меня, отправив в тюрьму.

И Роуз Голд знает, что ей запрещено грубо выражаться. Спидометр доходит до отметки в сто десять километров в час. Роуз Голд повышает голос:

– С какой стати мне тебя травить?

Я спокойная озерная гладь. Я кактус в жаркий безветренный день. Рациональное мышление всегда побеждает.

– Может, ты хочешь отомстить.

Роуз Голд прищуривается и с насмешкой говорит:

– С чего, если ты ни в чем не виновата?

Ее ухмылка вдруг заслоняет для меня весь мир, она дразнит меня, как бы намекая на то, что Роуз Голд известно больше, чем мне, что она каким-то образом меня перехитрила. Какая наглость!

– Может, журналисты запудрили тебе мозги, как и всем остальным.

Я сворачиваю с шоссе, и мне приходится сбросить скорость. За поворотом уже видна парковка «Мира гаджетов».

– Всем, кроме тебя, да? – с издевкой бросает Роуз Голд. – Все вокруг свихнулись, кроме Пэтти Уоттс. У тебя всегда виноват кто-то другой. Только ты одна ни в чем не виновата.