Милая Роуз Голд

Я заставила себя высвободиться из ее объятий, напомнив себе, что для мамы и объятия, и держание за руку всегда были не проявлением любви, а одной из форм контроля. Понять это мне помог психотерапевт. Я сходила на несколько сеансов, но потом все-таки решила, что лучше потрачу деньги на зубы.

Я взялась за спинку стула, собираясь снова сесть, но в это мгновение заметила мамину распухшую губу – уродливую, посиневшую, рассеченную.

– Господи! Что у тебя с губой? – не сдержалась я.

Мама села напротив меня и коснулась ее пальцем.

– Ах, это, – сказала она. – Вчера на прогулке споткнулась. Какая я неловкая!

Моя мать никогда не была неуклюжей.

– Ты упала и ударилась губой?

– Нет, упала я на четвереньки. Я просто прикусила губу, пока летела.

Ее руки лежали передо мной на столе. На них не было ни ссадин, ни синяков, ни повязок. Они выглядели вполне нормально, если не считать того, что под ногтями было больше грязи, чем обычно. До этого визита я думала, что у мамы вся тюрьма под контролем, что мама давно выбилась в любимчики смотрителя и узурпировала власть, заставив тех, кто правил здесь до нее, потесниться. Она всегда сияла, внутри нее бурлила энергия; мне казалось, что уж маму-то никто не посмеет тронуть. Она всегда защищала тех, кого травили. Теперь же она сама превратилась в жертву травли.

Передо мной сидела женщина с покрасневшими белками глаз, растрепанная, с тусклой кожей. Человек со стороны, наверное, увидел бы в ней сходство с той, что воспитала меня. Но я не видела ничего общего между этой женщиной и ее прежним образом. Я вспомнила все, что сказала в зале суда. Я тогда унизила ее, выложив все самые неприятные подробности. Отчасти я была виновата в том, что мама теперь выглядит так. Если бы я не сдала ее, то она не попала бы в тюрьму.

– С тобой точно все в порядке, мам? – вырвалось у меня.

Я мысленно выругалась. Я ведь планировала называть ее Пэтти, чтобы установить дистанцию – и задеть мамины чувства.

Это не твоя вина. Она попала в тюрьму, потому что плохо с тобой обращалась.

Я наконец-то начинала слушать свой собственный голос, не мамин. Мама отмахнулась и выдавила из себя улыбку.

– Все нормально, милая. Не беспокойся. – Она подперла подбородок рукой, но тут же поморщилась и изменила позу. – Ну, расскажи мне, как у тебя дела. Ты работаешь? У тебя есть парень? Я хочу знать все.

Я рассказала маме про «Мир гаджетов», про то, что коплю деньги и что за прошедшие несколько лет меня три раза удостоили звания лучшего работника месяца. Услышав об этом, мама просияла. Потом я рассказала ей про Фила, моего первого настоящего парня, к которому я ездила в Денвер. Я не стала говорить о том, что мы уже полтора года не общаемся и что он старше мамы. Об отце я, подумав, решила не рассказывать. Эту историю пока лучше отложить. Интуиция подсказывала мне, что лучше пока держать это от мамы в тайне.

– А как там Дэдвик? – спросила мама.

– В каком смысле? – Я не поняла вопроса.

– Ты с кем-нибудь там общаешься? С нашими старыми соседями и друзьями?

– С миссис Стоун, если ты о ней, я в последнее время редко вижусь, – ляпнула я, не подумав. Я знала, что маме будет приятно это слышать. Впрочем, так все и было. Мэри Стоун оказалась не лучше всех остальных. Она продолжала видеть во мне ребенка и все время напоминала о том, что я могу поплакаться у нее на плече. Мне надоело плакать, надоело, что люди больше любят меня прежнюю, а не меня настоящую, но миссис Стоун это не волновало. Она хотела видеть меня сломленной, потому что делала добрые дела лишь для того, чтобы ей сказали, какая она хорошая.

Нет уж, спасибо, я лучше сама. Разумеется, маму обрадовали эти новости. Она была в ярости, когда миссис Стоун принялась порочить ее доброе имя перед репортерами. До ареста никто и слова не смел сказать против Пэтти Уоттс.

– Как там моя старая подруга? – Мамин голос сочился притворной лаской. Мама снова стала похожа на прежнюю себя: ее щеки порозовели, глаза смотрели внимательно, оживленно поблескивая. Она ловила каждое мое слово, подмечала каждую мелочь.

– Все такая же надоедливая, – сказала я. Мне хотелось поскорее сменить тему. Я пришла сюда за ответами, но пока что разговорить маму не получалось. Она снова начала манипулировать мной. Совсем как в детстве.

– Послушай, мама, – сказала я, отказавшись от идеи называть ее Пэтти. – Если мы хотим начать все с чистого листа, мне нужно, чтобы ты была со мной предельно честна. Не пытайся больше уходить от разговоров или отвечать вопросом на вопрос.

Мама молча смотрела на меня.

– Если ты начнешь врать, я уйду, – добавила я, глядя в стол. Но потом заставила себя посмотреть маме в глаза. – И больше не вернусь.

Молчание тянулось целую вечность.

– Ты меня поняла? – спросила я.

Мама кивнула.

– Конечно, милая, – пробормотала она. – Я ни за что не стану снова портить наши отношения. Однажды я уже потеряла тебя.

Я сомневалась в том, что мама говорит правду, но разговор хотя бы вошел в правильное русло. Я припасла немало вопросов, чтобы проверить маму на честность.