Милаха

С-с-сука! Кровь ударила в голову, дыхание сорвалось и… и… Первым желанием было подлететь сзади, и оттягать Боярскую за лохмы. Или настучать кулаками Денису по спине… Нет, по морде. А собственно, почему только ему – им обоим! И плевать на то, что среди собеседников находится сам Панин. Просто сделать больно в ответ на свою боль и уйти – к чёрту, навсегда… Послать во всеуслышание на… и… А потом подумалось вдруг: а как это отразится на его авторитете? Такой весь из себя меценат, предприниматель, уважаемый человек… а его баба позволяет себе истерить прилюдно. И он её терпит… Или не терпит? Проверять не хотелось.

До боли закусив губу, бросилась к выходу и прямо в дверях едва не сбила с ног аккуратненького такого, сухонького седого мужчинку, практически дедушку, ростом на полголовы ниже меня, с огромнейшим букетом бордовых, почти чёрных роз. Их стебли были настолько длинными, что почти доставали мужчине до колен, а бутоны настолько бархатными, что, казалось, поглощают свет.

– Ох! – Мужчина ловко отскочил в сторону и умудрился при этом одной рукой поддержать меня под локоть, чтобы не упала. – Золушка уже сбегает? Однако, хм… На три часа позже положенного! Да к тому же – без обеих туфелек! – негромко рассмеялся.

Я глянула на свои ноги – и правда! Туфли-то так и остались в оранжерее!

– Извините, я очень спешу…

Хотела обрулить его, но он протянул руку:

– Позвольте представиться, Александр Семёнович.

Я обречённо коснулась на удивление тёплых пальцев:

– Людмила. Вы разрешите, я пойду…

– Да, конечно, конечно! Только для начала, если позволите… – он придирчиво осмотрел свою ношу и, подцепив огромный бутон из самой середины, ловким движением фокусника, извлёк розу из букета. – Как символ моего к вам расположения. – Поймал мой взгляд. – Надеюсь, взаимного.

– Спасибо… – и вроде бежать, но он не выпустил стебель из пальцев:

– Вас кто-то обидел?

– Нет, я сама обиделась. Можно, я уже пойду?

– Конечно! – он сделал шаг в сторону. – Только последний вопрос, не подскажите, где я могу найти именинницу?

Я пожала плечами и машинально окинула взглядом зал, невольно выцепив при этом Дениса. Видок у него был отрешённый, взгляд в пол, удивительно, как на ногах вообще держится… А вот Боярская, с-сука, смотрела на меня…

Залетела в туалет, думала – залью сейчас всё к чертям слезами… но вот странно – ни капли. Горело, болело, разрывало от злости и обиды… А глаза сухие. Посмотрела на себя в зеркало: если и Золушка, то безумная. Тут же снова вспомнила про туфли.

Лёшка, сидя на ступеньке, скучал возле своей бархатной ленты. Увидел меня – вскочил.

– Лёш, я туфли в оранжерее забыла. Пустишь по блату?

Он, не говоря ни слова, снял ленту с крючка. Посторонился, пропуская.

…А не отомстить ли этому гаду? Прямо там, на диванчике, на виду у целого города… Чтобы знал, как чужие задницы лапать! Зажмурилась, отгоняя дурацкую мысль.

– Хотя нет, принеси ты. Я здесь подожду. – Вымученно улыбнулась. – Никого не пущу, клянусь.

Пока его не было, сидела на ступеньке и нюхала розу. И этот волнующий, трепетный аромат вписывался в мой мозг вестником ревнивой боли. Ассоциации, блин. Всегда была ими сильна. Тут же возникла идея разодрать бархат лепестков, раскидать, уничтожить… Но что толку? Он по-прежнему там, и она тоже. А я здесь.

Перед глазами стояла его ладонь: большая, с длинными, крепкими пальцами… поглаживающими, рисующими лёгкие узоры на её заднице. И невольно представлялось гораздо большее – ведь эти самые пальцы, где только не поглаживали её раньше. И уж я-то знала, как он это делает… Зажмурилась, замотала головой.

– Чё-ё-ёрт! Чёрт! Чёрт!..

Поняла, вдруг, что держу молодой крепкий стебель на излом. Заворожённо уставилась на упругую дугу – согнётся ещё или сломается? Ещё чуть-чуть, и ещё…

– Ххх… Блин… – прикусила проколотый шипом палец, чувствуя, как солонеет слюна. Вернулся Лешка, присел рядом. Не таясь, рассмотрел меня с головы до ног. А я даже не стеснялась уже сверкать кружевными резинками чулок. Когда надевала, хотела Дениса порадовать, подзадорить, а оказалось – для Лёшки. Кто бы мог подумать!

Протянула руку за туфлями:

– Спасибо, Лёш.

Он не отдал.

– Ты обещала ответить на вопрос.

– Валяй.

– Машков – это однофамилец?

Блин, Зоя, сожри свой язык… Помолчала, разглядывая розу, поглаживая об ласковый бархат лепестков проколотый палец.

– Нет, Лёш. Это Ленкин отец.

Была готова, что вскочит, обматерит, пошлёт куда подальше, шалавой назовёт. Да пофиг! Всё пофиг. Права была Боярская: вот бы здорово: р-р-раз, и полететь! На козырёк? Да тоже пофиг.

Но Лёшка только ошарашенно хмыкнул:

– Ты прикалываешься?

– Но ты ж сразу так и подумал, Лёш? Просто верить не хотел, хотел другую правду. А она вот такая, какая есть. Кушай, не обляпайся. И давай уже сюда туфли.

Он поднялся, встал передо мной.

– Нахрена он тебе?

– Любовь, прикинь! Все возрасты покорны, и всё такое. Дай туфли?

– Это ты из-за того, что я тогда с Ленкой?

Я глянула на него снизу вверх и вдруг рассмеялась, хотя так хотелось реветь! Но, с-сука, глаза горят, а ни одной слезинки!