Миленький ты мой

— А младшая… Ну, там совсем беда! Попала в аварию… Ногу отняли… И все — инвалид. Муж бросил, взяли сиделку. А платит она, балерина! Чем? Хороший вопрос… для российской пенсионерки. А продает! Все, что осталось, — посуду, часы, ковры, статуэтки. Говна этого у нее, как ты понимаешь, навалом. Было навалом… А сейчас — одни слезы. Вот кончится и… Что тогда делать? А ничего! Застрелиться! И застрелить свою младшую дочь. А лучше — сразу обеих! А какие были в молодости! Королевы! Все шеи сворачивали, мужики с ума сходили! Деньги, шубы, бриллианты, прислуга!.. И что теперь? Ни-че-го! Нищета и болячки!

— Ну а певица? — полушепотом спрашиваю я. — Что у нее?

Знаю, все старики обожают рассказы! Про молодость, красоту и прежнюю жизнь. Их надо слушать! И ты победила.

— А что певица? — недоумевает мумия.

Забыла уже. Короткая «свежая» память. Все они так — про прошлое помнят и могут трындеть всю дорогу. А тут — все, провал.

Напоминаю.

— А-а-а! — машет рукой. — У этой сын дурачок! Смолоду был дурачок! Ей намекали, а она… Ну, ты ж понимаешь! Да и было ей не до него — гастроли, романы. Четыре законных мужа, ты поняла? Только законных! А уж про все остальное…

Завидует, что ли? Ну, да, наверное. У самой-то был муж числом «раз». И больше замуж не вышла. Зато какой это был муж! А раньше? Может, не брали? Замуж-то вышла не рано.

— Так вот, сын — дурачок! В детстве все марочки, значочки и гербарии собирал. Девки его не интересовали — вообще! Она даже струхнула: вдруг что не так? Ну и подсунула ему тогда… старлетку, свою ученицу. Обещала поддержку, протекцию. И девка — понятное дело — на все согласилась! Ну и на то, чтобы с коллекционером сопливым прилечь. Прилегла. И чем кончилось, а? Ну, подумай! Не ребус!

— Соблазнила и родила? — ахнула я. — А следом — в ЗАГС?

— Сообразительная! — кивает мумия и смотрит на меня как-то странно. То ли нравится ей эта сообразительность, то ли пугает…

Внимательно разглядывает меня, с интересом. Вздыхает:

— Да! Именно так! И залетела, и родила! И в ЗАГС затащила! А свекровь, которая ее, звезду, шлюхой назначила, так и не простила. Народную артистку, звезду! Все! Всю жизнь гнобила ее как могла. А могла хорошо! А потом певица моя сломала ногу. Уже три года лежит, не встает. Сынок как и был отмороженный, так и остался. А уж под влиянием старлетки! Никто за народной не ходит! Никто, чтобы так, по-нормальному, по-человечески. Так, бросят на стол колбасы — жри, дорогая! Дворничиху позовут — вынести судно. И еще она советует свекрови нанять для ухода какую-нибудь б… Ну, как ее тогда — в смысле, для сына. У вас же это отлично отлажено! А чем платить? Пенсию всю у нее забирают. И как тебе?

Я удрученно молчу. Снова вздыхаю:

— Да… ужас, конечно!

— Вот! — радуется она. — И я о том же! И на черта эти дети нужны? Я вот, по крайней мере, знаю, что у меня никто ничего не отнимет и на квартиру мою не претендует. А помру, — она обводит глазами закопченные стены с выцветшими обоями, — мне наплевать, кому это достанется! И еще, я с ними уже не общаюсь! Надоело. Надоело слушать эти кошмары. Общаюсь только с Евкой. Та тоже, конечно… Но я жалею ее. Тоже одна. Никого…

Мумия смотрит на меня в упор — просто сверлит глазами.

Наплевать, говоришь? Ну что ж, отлично! Никто не отнимет и не претендует? Ха-ха! Вот здесь ты ошиблась! Заблуждаешься, моя прелесть! Претендентов, говоришь, нет? Да как бы не так! Есть, дорогая! Не сомневайся! Есть претенденты!

И все это, уж извини, будет мое! Потому что… Потому что я заслужила.

Всей своей жизнью несчастной, порушенной во имя Тебя! Ты поняла?

Приходит время камушки собирать, моя прелесть! Или ты думала, что это не про тебя?

Яичницу поковыряла и вилку шмякнула — все, не хочу больше. Наелась!

Ну, наелась, и слава богу! Тарелочки собрала и быстренько вымыла — я же ловкая, вся в матушку, Полину Сергеевну! Вы же ее за ловкость ценили, не так ли?

Вижу — носом клюет. После сытного завтрака.

— Ну, я пошла? — с места медленно поднялась, кофточку скромную одернула и глазками — хлоп.

Смотрит. Молчит. Тоже вздыхает.

— Ну… И что дальше? Комнату надо искать первым делом! А после — работу, — наставляет мумия.

Я грустно киваю — все так.

Плетусь в коридор, надеваю сапоги — все медленно, как в замедленной съемке.

Морщит лоб:

— Ладно!

Решилась!

— Пока не снимешь угол — живи у меня. В смысле, ночуй. Думаю, дня три тебе хватит?

Киваю, как китайский болванчик:

— Да, разумеется! А может, и два! Я постараюсь быстрее! Чтобы вас не затруднять и не тревожить! Вот, прямо счас побегу — я объявления сорвала на вокзале… — шарю в кармане пальто.

Кивает:

— Угу! Ну и беги! Вещи, — кивает на мой баул, — можешь оставить!

Всплескиваю руками:

— Батюшки! Боже ж мой! И как я забыла?! В сумке-то — курочка! Своя, деревенская! Вам привезла, на бульон! Мама рассказывала, что вы очень любите! Ну, свежий бульон!..

Удивляется:

— Надо же! Какая забота! Ну, положи своего цыплака в холодильник! Или нет, давай я.

Берет пакет с куренком и кивает:

— Удачи! И, слышишь, не поздно приходи! И звони посильней — могу не услышать.