Вообще-то в отделе Галкин отвечал за показатели профилактики, в чем, надо признать, преуспел, – графики и отчеты Красногвардейского РОВД числились в образцовых. Практическую же работу перекладывал на участковых, с которых потом и спрашивал, нещадно матеря. Но смерть в автоаварии трехлетней малышки, как видно, потрясла и его. Галкин и сам жил в Знаменском. И, едва о наезде стало известно в поселке, добровольно подключился к опергруппе. И вот уж скоро восемь часов вместе с Морозом и Муравьевым без жалоб и обычного бурчания колесил он по районным дорогам в поисках преступника.
– Я без результата в отдел не вернусь, – злой от неудачи Мороз открыл дверцу. – Перекушу пивком и еще поболтаюсь по поселку. Может, слухами разживусь. Потом заскочу в больницу: вдруг мать в себя пришла.
Он вытащил из спортивной сумки, которая заменяла ему привычные в милиции папки, пачку исписанных листов и положил на сидение рядом с Муравьевым. – Это в дежурку, на регистрацию.
– Да не, я тоже еще покатаюсь, – инспектор дорнадзора поворошил редкие потные кудряшки, влипшие в загорелую лысину кружками лука на раскаленной сковороде. – Попробую заново по автобазам проехать. Открыжу графики возврата. Потом займусь теми, кто держит машины у дома. Не мог же этот чертов грузовик провалиться.
Свою непосредственную работу Муравьев откровенно недолюбливал. И когда приходил срок отчитываться по штрафам, попросту выезжал на отдаленную дорогу, вынимал из багажника знак «Ограничение скорости до сорока километров», втыкал его и, укрывшись за поворотом, сноровисто «сшибал» план. Зато, в отличие от других гаишников, закормленных, ленивых, был Лешка страстным розыскником. Не ожидая команды, мчался на раздолбанном красном четыреста двенадцатом «Москвиче» с огромным рупором, содрогавшимся на проржавевшей крыше, на любое неочевидное дорожное происшествие и после без устали мотался по городу и области, планомерно просеивая автобазы, сервисы, кооперативы. Муравьев в свою очередь передал документы Галкину. – Я тебя подброшу до твоих «Жигулей», – предложил он.
– «Жигуль» на профилактике. Движок забарахлил, – Галкин ругнулся. – Так что добрось до трассы. Я там попутку поймаю.
– Как скажешь, – Муравьев пристукнул по рулю и хоть со второй попытки, но завел измученный, отмеряющий третью сотню тысяч движок.
2.
Начальник Красногвардейского райотдела милиции Андрей Иванович Тальвинский наспех припарковал недавно купленную «восьмерку» и упругим шагом взбежал по отдельскому крыльцу, мимоходом огладив полую трубу, заменявшую перила. Хотя время едва перевалило за девять утра, металл успел нагреться, – август выдался горячим.
– Товарищ подполковник! – дежурный Чесноков при появлении начальства вскочил навстречу с залихватски разбитным видом. Следом поднялся сменный наряд во главе с заступающим подменным дежурным участковым инспектором Галушкиным. – За время дежурства зарегистрировано четыре очевидных происшествия, в том числе…
– Отставить. Селектор уже прошел?
– Так точно. Вместо вас зам по опер участвовал.
– Кто проводил?
– Сам генерал.
«Опять, стало быть, подставился! – выругался про себя Тальвинский. – И – вновь из-за жены. Еще недавно удручающе безразличная к себе, жена, поменяв место работы, стала уделять своей внешности так много времени, что Андрей, взявшийся подвозить ее, вот уж третий раз, проклиная все и вся, опаздывает на службу. К тому же вчера она загуляла до часу ночи на каком-то очередном девичнике. Оно бы ничего. Все при деле. Но, повздорив с кем-то, проплакала до утра, а утром скопившееся раздражение выплеснула, само собой, на тех, кто оказался поблизости, – сначала на сына. А затем и на него. И это было не привычное в ней раздражение, а какой-то яростный выплеск желчи. Иногда возникало ощущение, что в трехкомнатной, недавно полученной квартире жене стало теснее, чем в старой «хрущобе».
– Чесноков, с журналами ко мне, – приказал Тальвинский. – Остальным – развод и инструктаж через пятнадцать минут.