Лейтенант тщательно изучил табак из окурка. Он установил, что такую махорку продавали в сельском магазине, и многие ее курили в селе. Поэтому определить лицо, которому принадлежал табак, было трудно. А вот маленький кусочек газетной бумаги представлял интерес. На нем можно было прочитать одно слово «доярок» и три обрывка слов — «соре», «райо» и «ока». Лейтенант все расшифровал: «соре» означало соревнование, «райо» — района, «ока» — молока. Это был обрывок статьи с соревновании доярок района по надою молока. Предстояло найти газету, от которой оторван этот кусочек для цигарки, и определить, кому она принадлежала.
…В доме Цвиркуна был полный хаос. Неделю назад он отправил жену в родильный дом, а сам бросил работу в колхозе и запил. Такие запои были у него и раньше, но все обходилось без происшествий. Теперь, получив полную свободу, Цвиркун уже не один день ходил пьяный. Вечером пьет, утром опохмеляется, и так сутки за сутками. Когда Копийко утром зашел к нему в хату, Цвиркун только закончил «причастие». В нос лейтенанту ударил тяжелый запах сивухи. Земляной пол был давно не метен; кровать в таком беспорядке, что трудно поверить, чтобы на ней мог спать человек; над столом, загрязненном остатками хлеба, гниющих овощей и картофеля, кружил рой мух. За столом, склонившись над стаканом, сидел Цвиркун. При появлении милиционера он вздрогнул, схватился со стула:
— Что, уже пришли?.. Я так и знал!
Он налил стакан мутной жидкости, выпил залпом, понюхал сухой кусочек хлеба.
— Ты что же при работнике милиции самогон глушишь!
— А, что там самогон!.. Наделал такое, что хуже самогона. — Цвиркун махнул рукой.
— Так что же хуже самогона?
— Будто не знаете… Не хотел я, понимаешь, а вот вышло… Эта стерва! — Цвиркун ударил рукой бутылку с самогоном, она упала на пол, разбилась. — Пьяный я был. Такой, как и сейчас, вот вижу тебя, а не соображаю… Э… Нет, соображаю! Знаю, почему ты пришел. Арестовывать меня! На, бери, бери, говорю, удирать не буду. — Цвиркун поднял руки, попытался встать со стула.
— Не валяй дурака, расскажи толком, как было дело?
— Как же толком? Понимаешь, бабу свою отвез в родилку. Пошел к вдове. А она, стерва, дулю мне показала. Как Григория — так принимает, а мне дулю, понимаешь? Я и так и сяк, а она меня гонит, обзывает разными погаными словами. Вот и взяло меня за сердце. Да так, что я и не знаю, что со мной произошло. А тут под руками топор оказался. Когда ударил обухом, вижу, баба того… Я с испугу бросился бежать из хаты, а тут сын ее навстречу. Вот это так удрал, думаю, сын ведь докажет, что я его мать убил. Я и сына… А затем стал да и стою. Что же я наделал, думаю? Не знаю, что мне в голову взбрело, взял да и подпалил хату. А сам бежать. — Цвиркун навалился всей грудью на стол. — Бог ты мой, что же я наделал!
— Давай будем оформлять доказательства убийства!
— Какие еще тебе доказательства!? Я ведь говорю, что я убил. Что тебе еще надо? Бери меня как доказательство!
— Тебя я успею взять. Ты вот скажи, что ты куришь?
— Вон на окне махра.
Лейтенант увидел пачку махорки и рядом газету, ту самую, от которой оторвано на цигарку.
— Значит, в доме вдовы ты курил?
— А как же!
— Окурок это твой?
— Мой, чей же еще!
— Вот это уже доказательство. Ну, а в какой ты сорочке был?
— А вон там в сенях я ее спрятал, она в крови.
— Это тоже доказательство. Ну, а теперь давай протокол писать.
— Да пиши, черт с тобой!
Федоров, начальник уголовного розыска, сидел темнее грозовой тучи. На душе его скребли кошки: шуточное ли дело, вчера целый день провозился с арестованным Бондаруком! Допрашивал его, призывал к благоразумию и чистосердечному признанию, а потом предъявлял показания людей, видевших его у хаты вдовы. Но ничего не помогло: Бондарук стоял на своем, категорически отрицая свою причастность к убийству. А когда увидел, что его доводы не принимаются в расчет, замкнулся, отделываясь молчанием и только изредка произнося: «Я ни в чем не виноват».
Все же Федорову казалось, что арестованный вот-вот сдастся, его воля к защите сломлена, он даст показания о совершенном убийстве. Однако на очередной вопрос Бондарук все так же спокойно ответил: «Я ни в чем не виноват». Отправив арестованного в камеру, Федоров придумывал новые приемы воздействия при возобновлении допроса утром. Но придя утром на работу, он узнал, что Копийко привез настоящего убийцу. Изучив эти материалы, начальник уголовного розыска убедился: он допустил ошибку, заподозрив Бондарука в убийстве вдовы Агафьи. Поэтому он, мрачный и поникший, ожидал вызова начальника милиции.