Милицейские были

Заика разыскал Пантелея, им оказался коренастый, средних лет мужчина с загоревшим лицом.

— Да, я действительно брал лошадь у бригадира. Ездил посмотреть сено, — спокойно ответил он.

— Когда же вы с луга возвратились?

— Поздно вечером.

— Куда лошадь дели?

— У меня взял ее Федор.

— А вы куда пошли?

— Пошел домой. Когда увидел пожар, побежал туда…

— А сколько времени прошло от момента, когда вы отдали лошадь, до пожара?

— Сколько?.. Шел домой и увидел пожар. Наверное, с полчаса.

После беседы с Пантелеем Заика пригласил к себе в тесную комнату правления колхоза своего «старого» знакомого. Конюх зашел в комнату, снял фуражку, рукой расправил бороду и сказал:

— Так я и думал, что вы не ветеринар. Видно было: ваши руки не приспособлены для лошадей.

— Бывает, дедушка. А в общем у меня от вас нет секретов, хочу с вами побеседовать.

— Это можно, пожалуйста.

— Когда Орлица вернулась в конюшню в тот вечер?

— Да я вам хотел еще тогда рассказать, но вы были ветеринаром. Такое выдумали… Так вот, когда все то случилось, я оставил конюшню и побежал на пожар. А в лощине встретил Вислунка. Он вел лошадь. Когда я приблизился, он спрятался, было, за нее. Ну, я ведь его хорошо знаю.

— Это Федор Вислунок?

— Он. По уличному его прозвали Вислунок, а фамилия его Пуцько Федор.

— Спасибо, дедушка, важные сведения вы сообщили.

Рабочий день только начался, а в кабинете Косина уже было накурено. На столе стояла пепельница, наполненная окурками. Майор Заика стоял у окна. Посреди кабинета на стуле сидел Пуцько. Щеки на лице его запали, длинный нос покраснел, большие бесцветные глаза испуганно смотрели на Косина. В дрожащих руках Пуцько мял фуражку.

— Ваша настоящая фамилия?

— Товарищу майору я все рассказал, все, гражданин начальник, — заискивающе ответил Пуцько. — Виноват, каюсь, по глупости совершил поджог.

— Ну, а все же когда вы стали Пуцьком?

— Всегда им был, гражданин начальник.

— Нехорошо, что мне приходится напомнить неприятные моменты из вашей биографии, — сказал Косин, и Пуцько насторожился.

— Вот справка сельсовета из той местности, где вы раньше проживали… Захар Васильевич — это вы?

— Я, конечно, все это знают, — ответил Пуцько.

— Нет, не все. Сельсовет вот дальше сообщает, что не Пуцько, а Пуценко ваша фамилия. Маленькая разница, по существенная. Так вот Пуценко в 1932 году был раскулачен и выехал из села в неизвестном направлении. Вот какие дела! Что вы на это скажете?

Задержанный повесил голову и молчал.

— Молчаньем не отделаетесь. Кто вы, нам теперь известно. Расскажите же, что привело вас к преступлению?

— По глупости, товарищ начальник.

— Год или два тому назад вы загнали лошадь. Вам простили. Потому что наивно поверили вашим словам. Вы тоже тогда говорили правлению колхоза: «Простите, по глупости все это, больше не буду».

— Правильно, гражданин начальник.

— Полгода назад вы сожгли скирду соломы «по неосторожности». И вам опять поверили и простили, так?

— Простили, гражданин начальник.

— Неделю назад вы вывели из строя трактор, насыпав песку в картер. Вас поймали с поличным и решением правления колхоза материал этот передали в прокуратуру для привлечения вас к уголовной ответственности. Так?

Пуцько только нервно ерзал на стуле. Его бегающие глаза сузились.

— И вы, — продолжал Косин, — напоследок подожгли хаты трех членов правления колхоза! Вот доказательства. — И он показал на объемистую папку.

Задержанный привстал, глаза его округлились:

— Что же, ваша взяла… Но не думайте, что вы победили. Это мы еще посмотрим!

— Посмотрим! — сказал Косин, закрывая «Дело № 17».

Лейтенант Копийко

Очередное совещание участковых уполномоченных милиции было в разгаре. В темном, тесном, прокуренном и душном кабинете собралось человек тридцать народу. За письменным столом сидел полковник Гриценко — начальник райотдела.

За много лет работы в милиции он до тонкостей освоил несложные приемы руководства.

Назвав фамилию участкового, Гриценко обычно говорил:

— Ну, давай докладывай, что делаешь на своем участке!

Старший лейтенант Зубец подошел к столу. Откашлялся, привычным движением откинул со лба густую прядь волос, достал из кармана помятый блокнот, сделал глубокий вздох, как будто собираясь крикнуть во весь голос, и заговорил без передышки:

— У меня на участке сложилась острая оперативная обстановка: выявлено пять очагов самогоноварения. В двух очагах произведены аресты, на остальные наложены штрафы. Всего возбуждено шесть уголовных дел!

— Вот слышишь, Копийко, как нужно работать! — сказал начальник милиции. — А у тебя уже год нет оперативных показателей.

В углу кабинета из-за спин сидящих поднялся пожилой усатый мужчина в примятой форме.

— Да оно-то так, только, видите ли, какая штука… — прищурив глаза, начал издалека Копийко.

— Ну, объясни-ка, объясни, почему так плохо работаешь. Скажи, когда ты нам ум свой покажешь? — ехидничал начальник, явно собираясь на Копийко построить всю «политику» совещания.