Mille regrets (ЛП)

Солнце уже стоит высоко, когда он заявляется в казарму и понапрасну ждет весьма тяжкого, как он предполагает, пробуждения Шархана. Но тот, как оказывается, по досадной оплошности, спьяну уронил в отхожее место ботинки мансулаги. И теперь агабаши отбывает наказание, принимая участие в утреннем форсированном марше. Гаратафас вынужден ожидать почти до середины дня, прежде чем появится Шархан, изнуренный трудами, но с достаточно свежей головой, чтобы признать своего вчерашнего спутника.

После долгого кружения по цитадели они отыскивают работорговца. Но Гаратафас опять опоздал. Содимо, со своими ночными кошмарами, посеял такую панику среди невольников, запертых в клетках негоцианта, что тому пришлось перепродать его одному из коллег. Напрасно Гаратафас идет по следу итальянца, коему его ночные кошмары создали дурную репутацию на рынке быстрее, чем блохи перескакивают с одной собаки на другую. Уже восемь торговцев успели его перепродать, причем каждый раз намного дешевле, чем в предыдущий. Продувные бестии, подобные тем, что некогда привели его на галеру, потешаются, глядя, как турок выбивается из сил из-за какого-то христианского червяка, поэтому Гаратафас столь нелюбезен с ними, что ему даже не приходит в голову заплатить хотя бы одну песету за информацию. И уже на исходе дня он попадает к самому ничтожному из работорговцев, который специализируется на хромоногих, одноглазых, безухих и прочих подобных особях базарного скота. Тот еще целый час изводит Гаратафаса, пока, наконец, не вымогает у него тюрбан. В этот момент со стороны его жалкого заднего дворика слышится конский топот.

Вместо ответа деляга указывает пальцем на ворота Баб-эль-Уэд.

– Как он мог выйти из Алжира? Ты издеваешься надо мной, подлый торговец?

– Нет, нет, мой прекрасный господин, я клянусь тебе! Я клянусь тебе бородой Пророка! Тот, кого ты ищешь, сию минуту уехал. Ты его только что слышал! Обернись поскорее!

Гаратафас успевает лишь увидеть пыль, летящую из-под копыт, и всадника, который увозит Содимо, со связанными руками и ногами уложенного поперек лошади. Он глядит на убегающую в поля и затем сворачивающую к заснеженным далям Атласских гор пыльную дорогу. Вдалеке простираются бескрайние пески Сахары. Уставший до изнеможения, Гаратафас посылает этого проклятого Содимо ко всем демонам пустыни и, еле волоча ноги, возвращается на Дженина, на этот раз безразличный к новым посягательствам матрон на его мужественность. При его появлении Хасан хмурится и яростно затягивается своим наргиле. Николь, тем временем, нежась в океане подушек, принимает участие в очень важной ученой беседе трех раввинов и двух муфтиев, раскрывших перед собой толстые книги.

Проклятия Гаратафаса преследуют, если не опережают, несчастного художника в его злоключениях, ибо ему на роду написано до самого дна испить чашу своей участи, оставаясь навеки связанным судьбой с людьми войны, каких бы они ни были национальностей.

В то время как турок расставался со своим тюрбаном ради того, чтобы выкупить художника, туарег, отдавший последние деньги за пленившие его ягодицы Содимо, в этот самый момент в укромном уголке цитадели пробовал на нем свои силы, предварительно заткнув ему рот кляпом. В этот раз несчастный итальянец был изнасилован по всем правилам зверства, причем орудием, по сравнению с которым то, что понапрасну напугало его у Шархана, было просто смехотворным.

По прошествии двух ночей туарег, так же, как и прочие, напуганный ночными кошмарами Содимо, озабочен лишь тем, как бы поскорее избавиться от него. У первого же колодца огромный мавр пересекается с караваном, который держит путь на Томбукту. Светлые волосы художника такая необычайная редкость в этих местах, что туарегу удается выручить хорошие деньги, уступив его чернокожему вождю, который искал подарок для одной из своих жен.

Глава 10

Пока Хасан Ага, огорченный бесплодными попытками Гаратафаса, снаряжает на поиски туарега опытного сыщика, в долине реки По – за тысячи лье отсюда на север – два французских посланника шлепают по грязи, или скорее ползут по ней, потому что на них тоже имеются свои опытные сыщики, которые неустанно гонятся за ними по пятам.

Взятые на заметку сбирами имперского коменданта Альфонсо де Авалоса от самых первых пограничных столбов миланской земли, испанский вероотступник Антонио Ринкон, епископ из Монпелье Гийом Пелисье и их охранник с аркебузой, генуэзский эмигрант Чезаре Фрегозе, отправились из Турина по реке По в сторону Венеции с намерением в дальнейшем добраться до Константинополя, ибо король Франциск ходатайствует перед Сулейманом за эту троицу разномастных посланцев.