Ее чрево становится поводом для нескончаемого потока комментариев на Дженина, почти как чрево Девы Марии – в течение пятнадцати веков. В первую очередь, не унимаются недавние девственницы гарема – те, к которым уже входил Хайраддин, но не зачавшие. Их досада превосходит всякую ревность, и они уже готовы обратиться к Эль-Хаджи со своими сомнениями. Старая христианка, сообщница Зобейды, отслеживает этих завистниц. Через некоторое время их, одну за другой, находят задушенными. Безгласные евнухи гарема управляются с этим раньше, чем удрученные своим бесплодием жены успевают пожаловаться Эль-Хаджи на подозрительную беременность Зобейды, слишком кстати для нее случившуюся. Хасан, чрезвычайно довольный как самой новостью, так и устранением опасных болтушек, сообщает об этой беременности Гаратафасу. Николь никак не может понять, почему его друг каждое утро, на заре, усаживается перед окном и надолго застывает, с глубокой печалью всматриваясь в глубину сада.
Известие, очищенное от всякой предосудительной желчи, достигает, наконец, ушей Эль-Хаджи, который замыкается в долгом молчании. Эта беременность ставит его в тупик. У паши морей появится еще один наследник? Турки не любят изобилия отпрысков мужского пола в царствующих фамилиях – это создает серьезные трудности при выборе наследника. Разве сам Сулейман не оказался единственным из трех братьев, кому чудом удалось спастись от удавки их папы Селима Жестокого и не отправиться к Аллаху в рай?
Скромный бриг отчаливает и отправляется в путь, чтобы донести это известие до Блистательной Порты и вернуться с новыми распоряжениями. Но
Однако младший сын Барбароссы – скопец Ага – всем сердцем желает Зобейде мальчика. Во дворце Дженина, тем временем, разворачиваются иные толкования, куда более ученые. Воспитанный на священных текстах, Хасан имеет привычку устраивать дискуссии между городскими мудрецами, как только герилья[86] в районах Ходны и Мзаба освобождает ему время для досуга. Николь, с самой ночи их транса, проникся любопытством в отношении к богословским доктринам чужеземцев и охотно присутствует на их собраниях. На первом из них он сумел насмешить всю компанию, пересказав им то, что думают о Магомете фламандцы:
– Говорят, что Магомет, которого у нас называют смешным именем Машомемет, прельстил свой народ с помощью жульнического трюка с голубем, которого монах Сергий, впавший в ересь несторианства, выучил садиться Машомемету на плечо. С тех пор он смог утверждать, что это Святой Дух, который нисходит к нему и шепчет ему на ухо…
В ответ на это, после нескольких секунд презрительного смеха, ему рассказали историю Каабы в Мекке. Ученые исламисты – знаменитый Ибн-Джубейн из Гранады и Нуралдин, известный переписчик Корана, – довели до его сведения, что Кааба, в которой доминиканцы видят исключительно обиталище дьявола, почитается неверными как материнский дом человечества, построенный собственными руками Авраама в память об Адаме. Николь с изумлением слушает, как в своих беседах они часто упоминают имена Моисея, Ионы, Марии и Иосифа, Иакова и Исаака, Илии, Иоанна Крестителя и Захарии… Еще они объяснили ему, что, согласно Магомету, Пятикнижие и Евангелия – священные книги, появившиеся раньше Корана, поэтому все магометане обязаны относиться к ним с большим почтением. Каждое собрание приносило ему все новые открытия – он обнаруживал множество совпадений между двумя религиями, уходящими своими корнями в книгу Ветхого Завета.
Николь начинает понимать, до какой степени неполным было его образование, основанное на ненависти к неверным. Мусульманин так же боится Страшного суда, опасается геенны огненной и уповает на рай с его реками, текущими молоком и пряным вином. Средства же избежать первой и войти во второй совсем не разнятся – подаяние, молитва, пост, паломничество к святым местам и священная война, то есть джихад, который у христиан именуется крестовым походом во исполнение неосторожных слов Иисуса: «кто не со мной тот против меня».
Некогда вскормленная Жоскеном, любознательность мальчугана Гомбера оттаяла и ожила, и невольник певчий, чья память забита католическими текстами, без труда приживается в кружке ученых богословов.
– Забавная эволюция, – думает Хасан. – Еще вчера я проверял Гаратафаса на твердость его веры, а сейчас его раб со всем старанием испытывает свою! Посмотрим, что из этого выйдет…
Темой дня было заявлено первородство. Она была подсказана Хасану столь желанным для него будущим разрешением Зобейды от бремени. Ради такого случая он попросил, чтобы, кроме Ибн Джубейна и Нуралдина, в дискуссии участвовали трое раввинов, научивших его всяческой премудрости, – Мисаил, Анания и Азария.