Миллиард секунд

Дурак. Какой же я дурак! Кретин! Самый настоящий! Как я мог замкнуться в себе и забыть ее? Как я мог оставить ее наедине с этим горем? Ведь я так мечтал о семье, лелеял надежду, что могу иметь детей, но при этом забыл, что ни я один страдал.

— Прости меня… — хнычет Ева. — Я не хотела, прости…

Падаю рядом с моей малышкой, и прижимаю ее к себе. Позволяю крупным каплям впитаться в мое плечо. В грудь. Там, где сердце обливается кровью от этой ситуации. От слез моей девочки. Ей все еще нельзя волноваться во избежании обострения. А она переживала. Наверняка запиралась здесь на протяжении этих гребаных дней, пока я застрял в своих картинах.

Мудак!

Ева так отчаянно хватается за мои плечи, так прижимается ко мне, словно я последняя надежда на ее существование. Не понимает, что все то же самое происходит со мной, что я так же цепляюсь за нее, как за соломинку, способную вытащить нас из этого адского водоворота.

— Ты меня бросишь? — робко подает голос.

— Не смей даже об этом задумываться, слышишь? — держу ее за плечи, заставляя поднять голову и посмотреть мне в глаза. — Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось!

— Я так люблю тебя, так люблю…

Она тянется к моему лицу и хаотично оставляет поцелуи то на шеке, то на подбородке, то на уголках губ. Куда достает. А я позволяю ей, ощущая, как с каждым поцелуем боли становится все меньше и меньше. Словно забирает ее. Окончательно и бесповоротно. Знаю, что это лишь малая часть, что большой кусок камня въестся в мышцу, отвечающую за нашу жизнь.

— Ее надо похоронить, Олеж… — говорит чуть громче. — Пусть покоится с миром.

Ничего не отвечаю. Не говорю, что плод не выжил и для похорон его не предоставили. Молчу о том, что наша малышка уже покоится с миром. Где? Неизвестно. Однако она всегда останется в наших сердцах. Наша Ева. Именно так хотели ее назвать.

Этот период рано или поздно пройдет. Мы мечтали, планировали, а сейчас наши желания провалились сквозь землю. Теперь мы остались одни. Обнаженные. Без прошлого и настоящего. Однако у нас есть будущее, которое все еще можем построить.

Вместе…

Глава 34. Прошлое наступает внезапно

«Депрессия не признак слабости — это признак того, что вы пытались быть сильным слишком долго» (с) Зигмунд Фрейд

— Ева, ты дома? — доносится из прихожей сразу же после хлопка входной двери.

Он тут же возвращает меня в реальность. Стук двери, возня в коридоре и мокрые капли осеннего дождя, которые тут же опустились мне на руки, когда Олег подошел ко мне со спины и, наклонившись, тронул щеку мимолетным прикосновением губ.

— Так-с, что тут у нас? — спрашивает он весело.

Только в этот момент вижу перед собой подгоревшую яичницу с беконом, запрещенную диетой, замечаю, что чайник давно вскипел и самое время заварить чай. Что прошло больше шести часов с того момента, как Олег ушел.

И теперь он здесь, за моей спиной. Кладет холодные руки на живот, к своему телу приживает, пока я пытаюсь отковырять остатки яичницы. Не скажу, что совсем ничего не чувствую. Это вранье. Просто мне ничего не хочется. Вот совсем. В универе взяла академ, потому что не поспевала за ребятами. Никто и не заметил, кроме незаменимого Валеры. Он части писал, звонил, но я все реже и реже отвечала. Не хотела. И сейчас не хочу.

Олег не говорит лишних слов, не спрашивает, почему сегодня я такая угрюмая. Он молча дарит свое тепло, которого не хватало целый день. Что-то внутри меня начинает таять. Наверное, это лед, появившийся после выкидыша. Или новые чувства к родному мужчине? Может, возбуждение? Ну уж нет. Не в таком состоянии оно появляется и не при таких обстоятельствах.

Сейчас все очень сложно. И у меня, и у Олега. Он каждый раз улыбается, стоит нам встретить вместе утро, готовит завтраки, наполняя их зарядом энергии, но в его серебре затаилась муть, которая обычно пачкает драгоценные металлы. Ее можно оттереть щеткой, отмыть в специальном растворе, однако его рецепт мы не знали, а щетка с твердыми щетинами не справляется с данной задачей. Я не справляюсь. Потому что сломана. Стала мягкой.

Ему тоже тяжело каждый раз видеть мумию вместо любимой девушки, но я не могу иначе. Олег не сможет сидеть со мной двадцать четыре часа в сутки, а я не смогу изображать счастье.

— Яичницу спалила, — говорю спокойно и выкидываю остатки черной гнили в мусорное ведро. Тут же теряю остатки его тепла, но они вряд ли как-то помогли мне. Лед так и не растаял.

— Ничего, сделаем еще.

И снова улыбается. Как же я ненавижу эту наигранность! Горю желанием вырвать ее с корнями, лишь бы больше не притворялся.

— Олеж, я не…

— Нам нужно покушать, — произносит более убедительно.

— Ну ладно, — равнодушно пожимаю плечами и облокачиваюсь о тумбу. А когда-то давно я запрыгивала на нее и наблюдала, как Олег в редкие дни готовил завтрак. Сейчас и желания нет прыгать, да и настроения тоже. Мебель испорчу.

Под моим почти внимательным взглядом он готовит омлеты с помидорами. Пахнет, наверное, вкусно. Я разучилась различать запахи. Барьер мешает. Какой? Неважно.