Миллиард секунд

Не могу ею насытиться, не могу остановиться, но понимаю, что ей будет хуже. После моего ухода, после этого невероятного марафона. Последнего. Еще пара толчков, и Ева сжимает меня изнутри, извиваясь подо мной. Я догоняю через несколько секунд, завалившись на нее. Держусь локтями, чтобы не раздавить ее, слышу прерывистое дыхание около уха и чувствую тонкие пальцы на своих плечах, которые наверняка оставили отметины.

Хочется помолчать. Просто держать мою девочку в объятьях и ничего не говорить. Насладиться последними минутами. Потому что иного выбора нет. Его не будет. Я не в состоянии больше бороться, а Ева не в силах видеть меня беспомощным слабаком. Она решила все за нас. И я бы ругался, скандалил, тряс ее и говорил, что наше расставание не выход, что мы сможем встретиться через два года.

Но кто-то в нашем союзе всегда был мудрее и просчитывал на несколько шагов вперед. Как вы понимаете, сейчас это не я.

— Я собрала твои вещи, — прерывает она тишину, когда наши дыхания более-менее восстановились. Не двигается. Так же лежит подо мной и гладит спину.

— Я не смогу без тебя, — разочарованно шепчу на ухо.

— Мы справимся. Я тоже перееду, буду жить своей жизнью.

— Обещай, что, если понадобится помощь, ты обязательно позвонишь.

— Хорошо, — отвечает спустя долгие секунды молчания.

И я прекрасно знал, что этого никогда не случится. Не позвонит, не сообщит о себе. Не позволит. Потому ей будет больно. Мне будет больно. В глубине души надеялся услышать ее медовый голосок еще не раз.

Но в ближайшее время это не произойдет…

Сборы слишком быстрые. До рейса осталось не так много времени. Успеваю лишь ополоснуться в душе, надеть чистую одежду и уйти. Уйти навсегда. Без прощания. Когда я вышел из гардеробной, Евы уже не было на горизонте. Не знаю, где именно она находилась, — в комнате или в гостиной.

Я не обернулся, а она не выбежала, чтобы обнять в последний раз.

Когда беру чемоданы и покидаю квартиру, слышу из-за входной двери сильный грохот. Впервые в жизни не влетаю в квартиру, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Потому что от моего возвращения будет гораздо больнее…

Глава 39. Без тебя

Около года спустя

— Вечером заберешь Марка из яслей? Я не успею, — кричит Яна у входной двери.

— О’кей.

— Держи тогда, — она отдает Марка на руки. — Слушайся папу.

— Да! — радостно восклицает малыш. Совсем вырос, стал похож на Яну и немного на меня. Волосы такого же цвета, и тяга к рисованию появилась. Скоро все стены в доме перерисует.

Стандартный вопрос, который она задает каждое утро: “Заберешь сына? У меня на работе завал”. А я не отказываюсь. Вообще в последнее время превратился в настоящего подкаблучника, как заметил мой друг. Недавно выставка прошла, я побил рекорд по продажам и антуражу, а на лице не появилось ни единой эмоции.

— Пока-пока, — Яна машет рукой и ждет, когда сын помашет в ответ, но, не дождавшись, заходит в лифт, не попрощавшись со мной.

Яна никогда не спрашивала, в чем дело, она просто находилась рядом. Не задавала лишних вопросов, не интересовалась настроением. Знала, чуть что, и я пошлю ее прямо при ребенке. Нервы на пределе, а выплеснуть их некуда, кроме картин.

Живем под одной крышей, в одном помещении с ребенком. Нашли шикарный пентхаус в центре Нью-Йорка, обставили по последнему писку моды, теперь проводим обычные будни обычных родителей. Яна почти все время на работе, а я — в мастерской. Иногда Марк сидит со мной и рисует на маленьком мольберте, но чаще всего я один. Люблю одиночество, именно оно спасает в последнее время от самоистязания. От воспоминаний. От мыслей о будущем, которому не суждено стать реальностью.

Нащупываю в кармане половину сердца, того самого, подаренного Евой на мой тридцать третий день рождения. Сжимаю в руках, кручу, грани разреза впиваются в кожу, принося легкую боль. Не показывал ни Яне, ни Марку. Это только мое. Личное.

— Па, а кто это? — Марк тычет пальцем на сохнущую картину в мастерской.

Картина похожа на «Хлою», но не такая натуралистическая. Более размазанная, цвета перемешаны между собой, темные оттенки доминируют, вместо ярких и контрастных. Но все же абстракцией вряд ли это можно было назвать, скорее портрет.

Ее портрет.

Тот же блеск в глазах, та же форма губ, те же чуть пухлые щечки, придававшие ей невинности. Я так старательно пытался передать ее черты, чтобы не забыть образ моей девочки.

Результат внезапного вдохновения, двух бокалов виски и воспоминаний, связанных лишь с одним человеком. Они мелькали изо дня в день, прокручивались то моментами, то целыми событиями. И хорошими, и до боли печальными.

— Это девушка, — отвечаю, глядя в малахитовые глаза сына.

— Она класивая. Как мама.

Не буду скрывать, это правда. Они чем-то похожи с Яной, но отдаленно. Только некоторыми чертами лица, а так они абсолютно разные…

— Конечно, как мама, — глажу сына по светлой шевелюре. — Тебе пора в садик.

Недавно Марк заговорил, что удивительно для годовалого ребенка. Четко выговаривает почти все слова. Умник. Весь в меня.

— Па, а если я пойду в садик, ты больсе не будешь глустить?