Миллион для гения

За комнату эту тебе придется ответить. За то, о чем думал там, читал и чувствовал. За то, что не соответствовал переписи этого переписанного населения. А судьи те сидят сейчас в своих теплых домах, живут на деньги этих несчастных, тех, кто виновен и кто невиновен вовсе. Интересно, как они засыпают, эти судьи мира сего? Как они спят, живут, умирают? Не создав ничего и взяв на себя такую ответственность? Скоро самим придется предстать и ответить. А время уже подходит. Но стоит ли думать о них и говорить...

И все же – плясать под откровение мыслей своих или предаться забвению, покорности, рабству и не иметь ничего – того, что дала тебе та комната, твой уголок, в сознании мыслей свободных, здравого смысла или полета фантазии, которая вечна и бесконечна; и уже не чувствуешь себя в стаде, которое стоит в очереди на бойню. И сколь велика та очередь – уже не думаешь вовсе.

Он тоже так думал. И совершал и соответствовал. Выполнял и брал на себя. И насколько соответствовал – настолько же брал. Он не хотел устремиться куда-то в преисподнюю или на Олимп. Просто жил и трудился, и созидал. Или созерцал. И снова думал...

Все решено, определено и оценено. Доказано и предопределено. И остается только следовать и выполнять. Идти по узкому коридору, толкаясь локтями и шеями. Больно ударяться, но снова идти. И в конце – конец! Тот самый, который прописан – и не поднять головы. Но если посмеешь – поднимешься и выйдешь из этой узкой стези. Тебя ожидает покорность и рабство уже совсем в другом коридоре и месте. И лучше соответствовать, чем преклонять колени свои и ждать. А времени остается так мало. Как много остается времени – если любишь и не боишься, просто идешь и чувствуешь. А там – будь, что будет. Так думал он...

В пределах пространства и времени в рамках того, что дано, кем дано и почему это есть и существует? В этих пределах разума и времени существует какой-то коридор, выход или исход, где дни удлиняются и жизнь становится совсем другой. Открытой ко всему новому и совершенному и снова вспоминаешь ту комнату. А не выход ли находится там за дверью во что-то большее или большое? А не спасение ли это души твоей, а следом и тела, в котором ты пока живешь и мыслишь и чувствуешь? И существуешь...

В последнее время снился один и тот же сон. Как будто полет на машине в горах или по дорогам в городах или каком-то ином пространстве. Трасса своей бесконечностью не дает покоя, тащит, зовет за собой. Не дает возможности расслабиться и отдохнуть, но потом останавливаешься. Хочется что-то сделать. Мучительное желание захватывает целиком, но не понятно – чего ты хочешь? Дверь закрыта. Хочется открыть ее и пройти туда, чтобы понять, но незнакомый голос спрашивает:

- Действительно ли ты желаешь этого?

- Да, – отвечаешь ты.

- Сначала пойми, что тебе нужно и зачем тебе это, а потом заходи.

И так по кругу. Ночь сменяет другая ночь, потом дни и недели, месяцы, и снова закрытая дверь. Она манит неизвестностью, тем, что скрывается за ней. Теперь ждешь вечера с надеждой, что снова во сне подойдешь, прикоснешься и, может быть, откроешь, может, получится. Потом дни и недели не видишь ее, и суета не дает времени подойти поближе. И опять забываешь. Снова гонка и скорость, и ветер в лицо. Но, стоит остановиться...

А может это не сон, а совсем другая реальность, в которую не можешь пока поверить и переступить. Не можешь, но уже так желаешь этого...

Дорога извивалась в горах замысловатым серпантином. Эта лента заасфальтированными зигзагами то поднималась, то скатывалась с высоты, огибая пропасти и ущелья. Она вычерчивала немыслимые узоры, лентой Мебиуса рисовала замкнутые восьмерки и фигуры не для езды, но для высшего пилотажа, которые смыкались, потом рвались на части, соединяясь, и снова несли тебя вслед за собой вперед и ввысь, пронося сквозь этот горный массив. И только безупречное покрытие дороги и редкие знаки на обочине напоминали о человеке, цивилизации, плодах его труда, а вокруг нетронутые зеленые склоны, верхушки деревьев, мелькавшие за стеклами окон, и каждый взгляд, каждая картинка отпечатывала в памяти незабываемые кадры незнакомых склонов, ущелий, облаков на этом высоком небе, которое было теперь так близко и, казалось, что дорога вела, петляя, прямиком к нему. И хотелось запомнить каждое деревцо, каждый цветок на обочине и на склонах, познакомиться на лету с каждым из них, узнать их имена, записать в книгу памяти, и потом, когда-нибудь, долго листать ее на досуге, вспоминая каждый листик на кронах деревьев, каждый камень в россыпях обвалившихся скал, этот полет или бег, или езду на такой высоте, в горах, под этим небом.

Иногда восторг гонки, сумасшедшей езды сменялся ощущением полета. Но повороты один за другим возвращают на землю и заставляют вращать руль, который спасает от пропасти, бездны и неизвестности. А может быть, лишают тебя этого неба, хотя сейчас оно так близко, но так высоко, а ты пока на земле и должен крепко держаться за нее – эту дорогу и за свой руль.