Миллион оттенков желтого

— Лица не разглядела, — неохотно призналась Татьяна Викторовна. — А голос приятный, солидный. В летах мужчина, не юнец. Так ведь и ты уже в возрасте, не девочка.

— Может, и не девочка, но до пенсии мне еще далеко! — Ирка наконец обиделась. — Я в собес пойду, когда вас там уже с довольствия снимут!

— Ты на что намекаешь? Мне всего десять лет жить осталось?!

— Мне до пенсии не десять лет, а больше!

— Так, дамы, брейк, разойдитесь! — Я с трудом протолкалась между подругой и бабкой.

Дед, что примечательно, и не подумал попытаться их разнять — сел на лавку и горделиво подкрутил ус. Как будто это из-за него они едва не сошлись в рукопашной!

— Нет, погоди, надо выяснить! — Подруга вывернулась, обошла меня и опять подступила к бабке: — С чего вы взяли, что это был мой хахаль?

— А чей же? — неискренне удивилась Татьяна Викторовна, потаращилась немного на закипающую Ирку старательно округленными глазами, потом выдохнула и смилостивилась: — Ладно, скажу уж. Спрашивал он тебя.

— Вот прям меня? По имени назвал или по фамилии? — не успокаивалась подруга.

— Татьяна Викторовна, можно вас на минуточку? — Теперь я цапнула за локоть бабку и оттащила в сторонку. — Будьте добры, расскажите толком, кто кого спрашивал?

— А книжку новую подаришь?

Татьяна Васильевна большая любительница детективчиков. Предпочитает Донцову, но и мои произведения почитывает, только покупать не любит.

— Хоть две! — пообещала я.

И тут же вспомнила, как Вася Кружкин с такой же интонацией обещал нашей общей подруге нарисовать хоть два новых портрета.

— Значит, слушай сюда. — Бабка придвинулась ко мне, зашептала заговорщицки: — Вышла я, стало быть, калоши отряхнуть. У меня калоши новые, модные, подошва у них тракторная, по лужам — самое то ходить, но мелкие камешки в ней застревают.

Я покивала: знаю о такой проблеме, сама с ней сталкиваюсь. В Питере парковые дорожки не мостят, засыпают гранитной крошкой. Для экологии это, наверное, хорошо, для обуви не очень: из фигурных вырезов подошвы мелкие каменные горошины выковыриваются с трудом. А забиваются туда, что интересно, запросто.

— И вот стою я за порогом и слышу: топает кто-то сверху. Да торопливо так, спеша и падая! — Татьяна Викторовна удивленно покрутила головой и выразительным вращением кисти изобразила этот скоростной спуск. Судя по жесту, кто-то катился кубарем. — А шаги тяжелые, явно мужские. Я и подумала: опять наш художник набрался! Хотя он в последнее время вроде не пьет…

Она задумалась, пытаясь понять причину нынешней трезвости Кружкина. Пришлось слегка подтолкнуть ее:

— И кто же это был?

— Так хахаль же, кто еще! У нас тут, кроме художника, мужиков нет…

Громко, с сердитым намеком кашлянул Леонид Игнатьевич.

— Ты не в счет, — отмахнулась от него супруга и снова повернулась ко мне. — Разве что у вашей соседки сын взрослый, но он нашей лестницей не пользуется, через парадную ходит.

— Можно все-таки про хахаля поподробнее? — Я начала терять терпение.

— А что подробнее? Мужик. Взрослый. Скатился с лестницы, бежал прямо в дверь, но увидел, что там я стою, и вроде как оробел.

— Так вы ж с галошей тракторной в руке стояли, — ехидно напомнила незаметно подобравшаяся к нам Ирка. — Я б тоже оробела.

— Вот и робей, — кивнула бабка. — А я его и вправду строго спросила: «Ты кто такой? Чего тут шастаешь?»

— Вот это правильно, — одобрила я. — Нечего тут шастать.

— А то шастают тут всякие, а потом галоши пропадают, — в режиме «реплика в сторону» язвительно нашептала неугомонная Ирка.

Я поспешила заглушить ее вопросом:

— И что он вам ответил?

— Хахаль-то? — Бабка тоже все никак не могла успокоиться. — Да то и ответил: ищу, мол, женщину. Вот такую, такую и такую. — Она руками в воздухе показала Иркины габариты — рост, объем груди и ширину бедер. Напоследок нарисовала нисходящие завитушки от ушей и добавила: — С вот такими рыжими волосами.

— С каштановыми! — заспорила Ирка.

Я бросила на нее укоризненный взор. Лаконичное описание и особенно сопровождавший его сурдоперевод позволяли безошибочно опознать искомую женщину. Неизвестный определенно спрашивал именно ее — мою дорогую подругу.

— И что вы ответили? — спросила я бабку.

— Да я-то ничего не ответила, а вот ваша фифа радостно ахнула и защебетала: «Мон ами, вам наша Ирочка нужна? Так она сейчас не здесь проживает, вам бы ее в другом месте поискать!»

— Наша фифа — это Марфинька? — легко догадалась Ирка.

Татьяна Викторовна очень похоже передразнила нашу гранд-мадам. Опять же, кому еще незнакомый подозрительный мужчина был бы сразу «мон ами», как не нашей неисправимой кокетке.

— И она сказала ему мой новый адрес? — Подруга грозно нависла над бабкой.

— Почем я знаю? Он к ней во двор вышел, а я калоши вытряхнула и в дом вернулась… Леня, стой! — Бабка оборвала рассказ на полуслове и поспешила прочь от нас, упрекая-причитая: — Старый дурень, куда прешь ковер в одиночку, он же тяжелый, а у тебя грыжа, да постой ты, я помогу!

Она нагнала волокущего ковер супруга у крыльца, и в подъезд они ввалились в гибкой сцепке: дедка — репка — бабка. Только вместо гигантского корнеплода был скрученный ковер.