Миллион с Канатной

Крепко сжав за локоть, солдат решительно повел ее к выходу. Во дворе стоял старый, побитый грузовой автомобиль. Тане помогли влезть на подножку, а потом втянули внутрь. Там уже сидели какие-то мужчины и женщины, девицы в откровенных концертных костюмах, которых взяли прямо за сценой, даже повар в белом колпаке и официанты с кухни. Всех, кто выжил во время взрыва, большевики задержали.

Только теперь Таня осознала, что, сумев чудом спастись от одной беды, она попала в другую. Документов у нее не было. Что говорить, она не знала. После того кошмара, что она видела, голова вообще отказывалась соображать. Но странное дело — несмотря на весь ужас ее положения, Тане не было страшно. Ей удалось сесть на какую-то скамью. Закрыв глаза, она покорилась своей судьбе.

Ехали долго. Внутри было тесно, ведь загрузили достаточно много людей. Несмотря на всю свою давнюю воровскую жизнь, Таня никогда не попадала в облавы и теперь даже не представляла, что ее ждет.

Что будет? Документов у нее с собой не было. Да, честно говоря, документов у нее не было вообще. Сгорели, исчезли, были потеряны — да и как ее могли звать? Кто она была? Алмазова, Шаховская, несостоявшаяся княгиня Сосновская, не случившаяся княжна? Таня вдруг четко, впервые в жизни осознала, что у нее нет имени. Но это не шокировало ее. Наоборот. Иногда очень выгодно быть тенью. В тени слишком многое можно скрыть.

Наконец автомобиль резко затормозил, и раскрытая дверь ощерилась штыками солдат:

— Выходить! По-одному!

Была ночь, но вокруг сплошным саваном лежал снег. Отражая свет луны, он отсвечивал белым, и оттого темнота казалась не такой беспросветной. Сквозь нее можно было смотреть. Выйдя наружу, Таня разглядела высокие кресты за покосившейся стеной кладбища. Их привезли к тюрьме, на Люстдорфскую дорогу. Впервые в жизни Таня должна была оказаться в этом страшном месте, о котором столько слышала, но не была в нем ни разу в жизни. Ей вдруг стало страшно. Так страшно, что онемели руки, плечи, костяшки пальцев. Таня задышала часто-часто, пытаясь прогнать страх.

Отряд вооруженных винтовками солдат перегнал задержанных через дорогу. Они перешли трамвайное полотно и оказались возле ворот в кирпичной стене. Ворота застонали с громким скрипом, отворяясь в этот другой мир. Еще мгновение — и они оказались в тюремном дворе, вымощенном широкими гладкими плитами.

Колонну завернули направо, провели в какой-то корпус, после чего велели спускаться по металлической лестнице вниз. Потом арестантов разделили на две части, одну — направо, другую — налево и загнали по камерам. Таня оказалась в большом, но низком помещении.

Там было темно. Темень под потолком рассеивали две керосиновые лампы, и вони от них было больше, чем света. Таня почувствовала страшную усталость. Снова начал ныть живот. Сесть в камере было негде, разве что на пол. Но усаживаться на ледяной каменный пол Таня не хотела. Она прислонилась к стене и прикрыла глаза.

Острый страх сменился апатией, и Тане вдруг абсолютно все стало безразлично. Это спокойствие было похоже на самое страшное отчаяние, потому что несло в себе такие же разрушительные плоды. Паника, страх парализуют волю, мешают возможности борьбы. Но и апатия также не дает сил бороться — потому что не хочется ничего, нет желания ни на что. Тане казалось, что она плывет над миром на двух огромных крыльях, которые уносят ее в вечность, в бескрайний молчаливый полет.

Резкий толчок в плечо вырвал Таню из оцепенения. Очнувшись, она увидела знакомое лицо торговки с Привоза — толстой бабищи с разукрашенным лицом и массивными золотыми серьгами. Несмотря на свою вульгарную внешность, она была неплохим человеком и всегда хорошо относилась к Тане.

— Алмазная, ты, что ли? Ты в облаву тоже попала?

— Фаня... — Таня машинально кивнула головой, — и ты была в ресторане?

— Мы с кумом день его рождения отмечали! Теперь и не усмотришь, где тот кум! Шо делать, Алмазная, ой, шо делать! Бабоньки, пошто да заперли нас тут!

Словно подчиняясь какой-то странной команде, все женщины вдруг заголосили одновременно, запричитали воющими голосами с такой силой, что охранник, находящейся по ту сторону камеры, загромыхал в железную дверь кулаком:

— А ну заткнитесь, суки! Всех пристрелю!

Все это напоминало сцену из иллюзиона. И Таня, не выдержав, засмеялась. От этого нелепого смеха ее буквально согнуло пополам. Распахнулись полы пальто, сползла шаль.

— Матерь Божья! — всплеснув руками, торговка Фаня уставилась на ее живот. — Да ты никак замуж вышла! Ребеночка ждешь!

— Жду, — устало подтвердила Таня.

— А ну быстро, бабоньки, зашевелились! — перекрывая всех, заголосила Фаня. — Тут девушка беременная, на сносях!

Тут же появились какие-то мешки. Положив один на другой, тетки накрыли их своими платками, пальто, соорудив нечто вроде мягкого сиденья, и усадили туда Таню. Она с наслаждением вытянулась. Только теперь она поняла, как сильно устала. Ребенок мягко шевельнулся в ее животе.

— Когда ждешь? — спросила Фаня, поправляя Тане пальто, усаживая поудобнее и проявляя самое заботливое участие.

— К весне, — ответила Таня.