— Мне уже хорошо. Она вышла, но через несколько минут появилась снова, неся длинный завернутый в бумагу пакет.
— Я оставлю этот сверток у тебя, чтобы ты мог смотреть на него всю ночь.
Она поставила пакет в углу комнаты, но Дуайт поднялся на локте и спросил:
— Что это? Девушка рассмеялась.
— Можешь угадывать до трех раз, а утром проверишь, какая догадка была верной.
— А я хочу увидеть сейчас.
— Завтра.
— Нет… сейчас.
Она принесла ему пакет и стала смотреть, как он разрывает бумагу. «В сущности, Главнокомандующий Военным Флотом Соединенных Штатов — просто мальчишка», — подумала она.
Жабья трость в его руках засверкала своей первозданной чистотой. Деревянная ручка отливала шелковистым блеском, а металлический упор для ног сверкал красной эмалью. На ручке было написано: Элен Тауэрс.
— Ну, — хрипло сказал Дуайт, — это же просто чудо. Я еще никогда не видел жабьей трости с такой надписью и всем остальным. Она ошалеет от радости. — Он поднял голову. — Где ты ее достала, детка?
— Я была на фабрике, где их делают, — сказала Мойра. — То есть, сейчас уже не делают, но эту сделали специально для меня.
— У меня просто нет слов, — пробормотал он. — Теперь у меня есть подарки для всех.
Мойра собрала с одеяла обрывки бумаги.
— Это Мелочь, — небрежно сказала она. — Мне было даже приятно поискать эту фабрику. Поставить ее в угол?
Он покачал головой.
— Оставь ее здесь. Она кивнула и направилась к двери.
— Я погашу верхний свет. Не засиживайся долго. У Тебя правда есть все, что нужно?
— Да, дорогая, — сказал он. — Теперь у меня есть все.
— Спокойной ночи, — сказала она и плотно закрыла за собой дверь.
Какое-то время он думал о Шарон и Элен, о солнечных днях лета и высоких кораблях в Мистик, потом об Элен, прыгающей с новой игрушкой по подметенному тротуару среди сугробов, а потом о Мойре и ее доброте. Вскоре он крепко заснул с рукой на жабьей трости.
На следующий день Питер Холмс обедал с Джоном Осборном в клубе Объединения.
— Я звонил сегодня утром на корабль, — сказал физик. — Хотел поймать Дуайта, чтобы показать черновик рапорта, прежде чем отдать его машинистке. Мне сказали, что он в Гарквее, у родителей Мойры.
Питер кивнул.
— У него грипп. Мойра вчера вечером звонила мне, чтобы сообщить, что я не увижу его неделю, а может, и больше, если это хоть немного будет зависеть от нее. Физик забеспокоился.
— Я не могу задерживать рапорт так долго. Юргенсон уже узнал о результатах наших работ и теперь говорит, что мы не смогли как надо выполнить его задание. Я должен отдать рапорт машинистке самое позднее — завтра.
— Если хочешь, я просмотрю его и, может быть, сумею поймать старшего офицера, хотя он тоже в отпуске. Но Дуайт должен это увидеть, прежде чем мы отдадим его. Ты можешь позвонить Мойре и завести рапорт Дуайту.
— А будет ли она там? Я слышал, что она ежедневно приезжает в Мельбурн на курсы стенографии и машинописи.
— Не валяй дурака. Конечно, она там. Физик обрадовался.
— Я мог бы сгонять к нему еще сегодня после обеда на своем «феррари».
— Тебе не хватит бензина, если ты будешь устраивать такие поездки. Туда ходят поезда.
— Это служебное дело, — сказал Джон Осборн, — дело военного флота, и я имею право на топливо из флотских запасов. — Он наклонился к Питеру и понизил голос: — Здесь, на «Сиднее», осталось около трех тысяч галлонов эфирно-спиртовой смеси, на которой я езжу. Они использовали ее для самолетов с поршневыми двигателями, чтобы те стартовали с палубы сразу на полной скорости.
— Ее нельзя трогать! — запротестовал Питер. — Нельзя? Но ведь это дело касается военного флота.
— Ну, мне этого рассказывать не надо. А скажи, «моррис-майнор» поедет на этой смеси?
— Придется немного повозиться с карбюратором и увеличить давление. Вытащи прокладку и положи на головку кусочек медной жести с цементом. Попробовать всегда стоит.
— Очень опасно ездить по дорогам на твоей гоночной машине?
— Вовсе нет, — сказал физик. — Сталкиваться практически не с чем, за исключением трамваев. Ну, и людей, конечно. Я всегда вожу запасной комплект свечей, потому что масло течет, если мотор делает меньше трех тысяч оборотов.
— А что происходит при трех тысячах?
— Ну, на четвертую скорость переключаться нельзя. Тогда машина делала бы сто и даже больше миль в час. На первой при таких оборотах она делает около сорока пяти. Конечно, рывок с места у нее довольно резкий; нужно иметь перед собой ярдов двести пустой дороги. Обычно я выталкиваю его со двора на Элизабет-стрит, сажусь и жду паузы между трамваями.
Именно так он и сделал в тот день после обеда. С помощью Питера Холмса выкатил машину на мостовую, сунул папку с черновиком рапорта на сиденье, сел, застегнул ремень безопасности и надел шлем. Питер шепнул:
— Ради бога, не убей никого.
— Все они и так умрут через два месяца, — сказал физик. — И я, и ты тоже. Но до этого я еще натешусь своей машиной.