Миллионер без гроша и серая Мышка

Я размяк и расплылся в улыбке.

– Ладно, иди. Буду дома ждать. Честно говоря, у меня тоже найдется чем заняться.

– Ну-ну, – хихикнула моя девчонка.

Она встала на цыпочки и подарила мне безумно сладкий поцелуй. У меня немного закружилась голова, но я нашел силы устоять и подал Нике куртку, помогая одеться.

– Передам Шоко привет от тебя.

– Угу, только не целуй, а то без ревности не обойтись.

– Твоей или коня? – уточнила зараза.

Я деловито покачал головой, так и не ответив ей.

Улыбающаяся Ника дернула на себя дверь и побежала к лифту. С такой же придурковатой улыбкой я пошёл в комнату, где переоделся для тренировки. Мне раньше нравилось бегать по улице. Особенно в Кали это прикольно делать. Холмы превращали каждую пробежку в интенсивный хайк. В Москве мне не очень хотелось тащиться ради гор на Воробьевы. Я выбрал местный парк. Там тоже оказалось вполне сносно.

Я пробежал стандартную пятёрку и даже показал неплохой результат третьего юношеского разряда. Марат в моих мыслях громко ржал, уверяя, что гордиться тут нечем. По его меркам так бегать может даже инвалид. Хотя сам Казаев вряд ли показывал хорошие результаты в беге, но меня регулярно стебал за попытки сдать теоретически ГТО.

Кажется, я скучал по этому говнюку. Забавно. Раньше такой тоски у меня не наблюдалось. Старею я, что ли, с этими экспериментами. Совсем размяк, стал щедр на эмоции и переживания. Или, наоборот, меня эта аскеза сделала человеком?

Вопросов рождалось все больше, но мне нужно было заниматься делом, чтобы не остыть после пробежки. Остановившись на одном из спорт-островков, я провел небольшую, но интенсивную тренировку.

Вернувшись домой, я закинул все шмотки в машинку, включил стирку. Теперь каждый мой день будет начинаться с тренировки.

Ника вернулась ближе к девяти. Я уже приготовил ужин и скорее накормил ее, а потом увел в постель. Когда мы снова стояли под душем, она, конечно, заметила мои мокрые шмотки на трубе полотенцесушителя, но ничего не спросила.

Я мысленно пропел «аллилуйя».

Все складывалось очень даже неплохо. Утром я сразу отправился на пробежку. Именно там меня застал звонок Григорича. Никто и не думал про меня забывать. Да я и не надеялся на такое чудо. Тренер предложил мне даты боев, и я согласился, не торгуясь. Выпал всего лишь один бой в выходной день. Меньше вероятности наткнуться на знакомых. Конечно, Марат узнает о моих подвигах рано или поздно. Но мне хотелось рассказать ему лично. Как и Нике.

Не знаю, почему. Просто считал это важным и лучшим способом все объяснить.

Пять боев, две недели – и я снова стану собой.

Хотя сейчас я тоже не чувствовал себя кем-то другим. Что было странно и немного приятно.

Отбарабанив три боя за один вечер, я совсем не рассчитывал, что отрабатывать пятерку за две недели будет так сложно. Я тренил, как демон, каждый день, надеясь, что труд принесет свои дивиденды на ринге. Первый бой показался мне слишком легким. Как будто Гриф пока просто проверял, не кину ли я его.

Я не кинул. Не совсем еще сошел с ума. Раз вляпался в это дерьмо и дал слово, то придется держать. Хотя соблазн послать их всех, конечно, был. Особенно после второго боя, где мне хорошо отполировали морду, да и ребра побаливали. Я выиграл, но какой ценой…

В тот день я не собирался возвращаться домой, хотел остаться и заночевать в каком-нибудь мотеле. У меня была рассечена бровь, болел правый бок. Больше не брезгуя общей душевой, я смыл с морды кровь, а с тела пот.

– Гриф тобой доволен, – сообщил мне Григорич, когда я вышел обратно в раздевалку и сидел, вспоминая, как дышать, не постанывая.

Тренер бросил на скамейку деньги. Я не собирался их брать, меня мутило от премии-подачки.

– Двадцать тысяч, Дим. Не двести, конечно, но тоже деньги. Тебе и этого не должно было достаться.

Я хотел предложить Григоричу засунуть эту двадцатку Грифу в задницу, но выдохнул, остыл и проговорил спокойно:

– Спасибо.

Григорич остался в раздевалке. Пацаны прощались и уходили. Тут слыло негласное правило, что сваливать нужно поскорее вечером. А я никак не мог уговорить себя подняться.

– Дим, врача может? – спросил Григорич, когда почти все разошлись. – У нас есть свой. Доедем?

– Нет, спасибо. Я сам. Устал просто.

– Как знаешь.

Наконец, отодрав себя от лавки, я отправился к шкафчику, натянул джинсы, сунул в карман двадцатку.

Боль утихала потихоньку. Я нагуглил себе поблизости почти приличный отель и трусливо написал Нике сообщение, что не приду домой. Тащиться в ночь до Москвы совсем не было сил, объяснять Мышке – тем более. Я выключил телефон, добрался до своей оплаченной койки и вырубился прямо в одежде.

Утро выдалось добрым. У меня почти ничего не болело. Немного дергало бровь, но я быстро научился не обращать внимание. Но лицо разнесло недвусмысленно. Домой возвращаться таким я боялся, поэтому просто пошел в качалку и потренировался с пацанами. Кое-кто уже принимал меня за своего. Только здоровяк Митя никак не мог смириться с обидой и морщил нос, едва я входил. Как будто я был куском дерьма на ножках, от которого смердело за километр.