Мило

Но как бы то ни было, он крепко привязался к Сольесам и испытывал истинное блаженство, когда перед сном проводил с ними часок-другой.

Он им читал главу из своей любимой книжки «Жаку Крокан» или же рассказывал об Антверпене или о Гамбурге, где ему довелось побывать вместе с отцом.

В этот день Фиорини, компаньон папаши Сольеса, провел целый вечер вместе с ними. Он недавно получил хорошие известия из дому и теперь выглядел веселее, чем обычно.

Мило знал от Сольесов, что Фиорини, выходец из Вероны, жил там вместе с родителями и сестрой. Десять лет работал он часовщиком, беспрестанно пополняя образование, и мечтал о социальном прогрессе и о международной солидарности трудящихся.

Верный своим убеждениям, Фиорини не пожелал из-за этого угодить в тюрьму и вынужден был эмигрировать.

После обеда Фиорини спел несколько красивых итальянских песенок. Мило, обрадовавшись, что понял некоторые отдельные слова, схожие с французскими, принялся — на правах друга — тормошить Фиорини: пусть он переведет ему на итальянский самые обиходные фразы. Тот согласился. Мило аккуратно записал их в свою записную книжку, а часовщик терпеливо объяснил ему орфографию и произношение.

— Мне так хочется выучить какой-нибудь иностранный язык! — воскликнул Мило. — Мне кажется, что если б я говорил на другом языке, то чувствовал бы себя другим человеком!

— Какая великая мысль! — усмехнулся Фиорини. — Ну уж нет! Если ты, к примеру, лгун и злодей, то будешь лгать и грубить по-итальянски с таким же успехом, что и по-французски.

— А вы больше любите Италию или Францию? — спросил Мило и сам же ответил: — Ну конечно, Италию.

Фиорини вроде бы сначала рассердился, но потом рассмеялся:

— Почему ты говоришь: «Ну конечно, Италию»? Я люблю те места, где я бывал и которые хорошо знаю; словом, те, которым я обязан какими-то привязанностями, привычками, воспоминаниями. Я люблю свой край — Верону и ее окрестности — больше, чем Марсель, в котором я живу только два года. Но я люблю больше Марсель, чем Милан, где я провел в пору зимних туманов неделю, и совсем не люблю Неаполь, который мне вообще не довелось посетить. Да и какое это имеет значение, если Марсель находится во Франции, а Милан и Неаполь в Италии!

— Но, — возразил Мило, — вы можете предпочитать итальянцев французам и, например, не любить англичан, верно же?

— Мило, — серьезно и взволнованно ответил ему Фиорини, — если мальчики твоего возраста все еще продолжают думать, что все человечество делится на итальянцев, французов, англичан, бретонцев, овернцев и что надо их оценивать, любить или ненавидеть всех скопом, то Мир потерян для человечества. Никто не будет отрицать, что существуют люди разных национальностей и что разделены они друг от друга границами, но пойми же, все люди всех стран в общем-то делятся на две категории: на порядочных людей и мерзавцев, на добрых и злых, на тех, которые нам нравятся, и на тех, к кому мы равнодушны или которые нам неприятны. Например, для меня мосье Сольес (такой же часовщик, как и я) намного ближе и дороже, чем тот сицилийский унтер, который нагло обращался со мной, когда я служил солдатом в Болонье.

Мило почувствовал, что отношения между людьми — не такая уж простая штука, как ему казалось раньше. И он глубоко задумался…

ГЛАВА XXXIX

На следующее утро Мило встал рано и принялся за генеральную уборку. Иными словами, перестелил матрац и вымыл красные изразцы пола в своей комнате. Потом сбегал за покупками для мадам Сольес и в половине десятого вошел в маленькую часовую мастерскую на улице Фонтэн-де-Ван.

— А, это ты! — весело встретил его папаша Сольес. — Пришел потрудиться? Хорошо! Разберешь мне большой шкаф, начиная с верхней полки. Выберешь оттуда все, что там есть, вытрешь аккуратно тряпкой полку и все хранящиеся там детали, а потом положишь их на место. Клади их на этот стол. Вот тебе тряпка и возьми скамейку, чтоб достать до верхней полки.

Мило снял куртку, надел рабочий фартук, которым его ссудила мадам Сольес, и принялся за работу.

Верхняя полка действительно была забита до отказа самыми разнообразными вещами. Там хранились старые бронзовые, мраморные, золоченые маятники, часовые механизмы, балансиры, пакеты с часовыми стрелками на любые циферблаты, несколько новеньких будильников, лежавших в картонной коробке, гири для часов, цепочки для старинных ходиков и, наконец, объемистые связки ключей для разных часов. Большинство из этих ключей заржавели, поэтому Мило с одобрения папаши Сольеса принялся протирать их керосином.

На уборку верхней полки он потратил целое утро. Сольес и Фиорини, сидя за своим столом, работали и разговаривали.

Они хвалили и в то же время ругали какую-то швейцарскую часовую фирму, оперируя профессиональными терминами, в которых Мило разбирался не больше, чем в итальянских песенках Фиорини.

«По сути дела, — думал он, поглядывая на склонившихся над столом часовщиков, — они говорят на совершенно неизвестном мне языке».