Милочка Мэгги

Лишь немногих детей в округе называли именами, данными при крещении. Официальные имена вспоминались и использовалось только в дипломах, регистрационных формулярах и тому подобных документах. Иногда родителям-иностранцам было трудно произносить выбранное имя, иногда ребенок сам выдумывал себе прозвище. «Кэтэрин» произносилось как «Кэтрин», потом сокращалось до «Кэт», потом удлинялось до «Кэтти» и в конце концов превращалось в «Пусси». «Элизабет» становилось «Лиззибет», потом «Лиззи», потом «Литти» (потому что ребенку было трудно произносить звук «з») и, наконец, «Лит». Длинные имена укорачивались, а короткие удлинялись. Например, «Анна» частенько превращалась в «Анна-лу».

Имя, которое девочке предстояло носить всю жизнь, случайно дал ей Пэтси. Однажды вечером они с Мэри готовились лечь спать, и он взглянул на большого годовалого младенца, раскинувшегося на их постели.

– Я больше так спать не могу. Для нас троих эта кровать слишком мала. Наша милочка… – Он помедлил, и тут получилось имя: – Наша милочка Мэгги уже выросла и может спать отдельно.

Они купили дочке кроватку. В первую ночь, которую ей предстояло провести без матери, девочка плакала. Мэри утешала ее:

– Тише, малышка, тише!

Но ребенок надрывался все громче.

– Спи, – сказала Мэри. – Спи, Мэгги. Спи, Мэгги, милочка.

Малышка перестала плакать, безмятежно улыбнулась, засунула в рот большой палец и уснула.

* * *

Девочка росла здоровой, счастливой и ласковой. Она была проказницей и всегда была рада ослушаться. В доме то и дело раздавалось:

– Мэгги, милочка, отдай мне ножницы, пока ты не поранилась.

– Мэгги, милочка, слушай папу, когда он с тобой разговаривает.

– Мэгги, милочка…

Так ее и стали звать «Милочка Мэгги».

Глава двенадцатая

Никогда не имея младших братьев или сестер, Мэри совсем не знала, как это – растить ребенка. Когда-то ее естественные материнские инстинкты использовались организованным порядком: будучи учительницей, она каждый день управлялась минимум с тридцатью детьми. У нее была склонность, смягченная всепрощающей любовью, воспитывать Милочку Мэгги в строгости. Каждое утро она мысленно искала колокольчик, чтобы возвестить дочке о начале дня. Она организовывала ее детские будни с учительской тщательностью и по-учительски рьяно раздавала указания.

– Сейчас мы пойдем на прогулку.

– Ешь свой вкусный обед, милая.

– Какую сказку мы почитаем сегодня вечером?

– Кое-какой хорошей маленькой девочке пора в кровать.

Когда Милочке Мэгги исполнилось три года, Мэри попробовала научить ее читать. Девочка ерзала, испытывала явное нетерпение, почесывалась, закатывала глаза и надувала пузыри из слюны. Мэри пришлось бросить свою затею.

– Она умненькая, – сказала она мужу, – но никак не может усидеть на месте столько времени, чтобы чему-нибудь научиться.

– Еще успеет насидеться на заднице, когда пойдет в школу. И потом, зачем ей так быстро всему учиться? Она еще и на горшок толком не ходит, а ты хочешь, чтобы она начала читать!

– Патрик, разве ты не веришь в образование?

– Нет. Я доучился до того, что в Америке считается шестым классом. И куда это меня привело? В дворники.

При этом в практичных вещах – вроде работы по дому – Милочка Мэгги была развита не по годам. Едва научившись ходить, она вытирала пыль, пока мать подметала пол, требовала дать ей вытирать тарелки, когда ее подбородок стал всего на дюйм выше раковины, пыталась заправлять кровать и постоянно спрашивала, когда ей разрешат готовить. Ее наградой за послушание было разрешение смолоть остатки мяса в механическом измельчителе. Наказанием же за шалости было лишение чести смолоть кофейные зерна к завтраку.

Пока Милочка Мэгги росла, родители каждое лето один раз ездили с ней на пляж. Она обожала океан. Поездка в открытом трамвайном вагоне была грандиозным событием, а посадка на лонг-айлендский поезд на станции Бруклин-манор приводила ее в радостный трепет. Самой захватывающей частью путешествия был проезд над водой по деревянной эстакаде. Мэри крепко держала дочь за руку, чтобы та не вывалилась из вагона.

– Может быть, на этот раз эстакада сломается, – с надеждой в голосе произнесла Милочка Мэгги, – и мы все упадем в воду.

– Боже правый, – воскликнул Пэтси, – ей хочется, чтобы она сломалась! Ей хочется, чтобы поезд упал в воду!

– Тише! – шикнула на них Мэри.

У Милочки Мэгги не было купальника. Она росла так быстро, что покупать купальный костюм ради одного пляжного дня в год было бы расточительством. Пытаясь следовать материнскому наставлению – не стесняться, потому что никто не смотрит, – Милочка Мэгги разделась под большим полотенцем, которое мать держала вокруг нее, словно мягкую бочку. Вместо купальника она переоделась в штанишки, которые стали ей малы, и заношенное платье.