Милое дитя

Я заберу Ханну домой, нравится это Карин или нет. Ведь я пообещал ей. «Дедушка, – сказала Ханна, – мне здесь не нравится. Это плохое место. Я не могу спать по ночам, потому что мне грустно. Мне хочется домой».

Дедушка. Это самое прекрасное, что я слышал за последнее время.

Карин возвращается с двумя бокалами, один из которых вручает мне.

– За тебя и твои инициативы.

– Карин, ну перестань, я тебя прошу.

Я наблюдаю, как она с бокалом в руке и на негнущихся ногах подходит к своему стулу.

– Нет, я не перестану, Маттиас. Ты за моей спиной договариваешься с фрау Хамштедт и практически ставишь меня перед свершившимся фактом. Это нечестно, скажу я тебе.

– Я только хотел выяснить, возможно ли – чисто теоретически – забрать Ханну домой, хотя бы на пару дней. И фрау Хамштедт сказала, что ей нужно подумать над этим. Но и от нее не укрылось, что Ханна совершенно замкнулась с тех пор, как оказалась в их центре. В терапевтическом смысле не наблюдается ни продвижения, ни регресса. Ты понимаешь, Карин? Они понятия не имеют, с какой стороны к ней подступиться! Не могут даже поставить диагноз! Как лечить мальчика, они знают, но Ханна, Карин, Ханна… – Я ставлю бокал и всплескиваю руками. – Господи боже, это же наша внучка! Мы должны помочь ей!

– И как ты себе это представляешь? Мы же не психологи! Если уж они не знают, как с ней справиться, что можем сделать мы?

– Ханна тоскует по семье и по привычной обстановке, по нормальной жизни…

– Нормальной жизни, – повторяет Карин. – Да она даже не знает, что это такое, нормальная жизнь!

– Тем более важно, чтобы мы показали ей. Посмотри вокруг! – Я театрально раскидываю руки. – Это всё! Этот дом! Здесь выросла наша дочь!

Карин отпивает вина.

– И что ты предлагаешь? – спрашивает она, отставляя бокал. – Постелить ей в комнате Лены?

Я пропускаю мимо ушей ироничный тон в ее голосе и быстро киваю.

– И обязательно нужно закупить книг! Их ей тоже не хватает. Ханна не может учиться в реабилитационном центре. Ей в срочном порядке нужны учебники.

– И на следующий год мы отправим ее в школу, так? Как совершенно нормального ребенка?

– Я только хочу сказать, что Ханна будет рада, если мы купим ей несколько книг. Она любознательна, и уже столько всего знает… Ты должна с ней познакомиться, Карин. Она очень образованна.

Я невольно улыбаюсь, припомнив, как Ханна сказала мне, как звучит «дедушка» по-испански.

– Мы не справимся, пойми же ты, наконец.

Abuelo, так звучит «дедушка» по-испански. Abuelo…

– Маттиас!

– Да?

– Я говорю тебе, мы не справимся. Не сможем просто играть в семью.

– Карин, прошу тебя. Играть… Мы и есть семья! Ханна – наша внучка, дочь нашей дочери.

Карин потирает лоб.

– Дорогая, это всего на пару дней, – продолжаю я. – Так мы договаривались с фрау Хамштедт. И я все равно буду возить Ханну на ее психотерапевтические сеансы. Смысл лишь в том, чтобы девочка могла побыть в спокойной обстановке.

Карин молчит. Я знаю, что она готова сдаться, даже уверен в этом. Ей не хочется быть плохой бабушкой, она таковой и не является. Просто боится и хочет сделать все правильно. Предоставить Ханну профессионалам. Профессионалам, которые сами не знают, как подступиться к ней.

– Пока мне особо нечего вам сообщить, – сказала в одну из наших встреч фрау Хамштедт.

Мы находились в ее кабинете, она сидела за своим столом, я – напротив. На стене позади нее висели многочисленные награды, свидетельства ее высокого профессионализма. А слева на подоконнике чахлая лилия с пожелтелыми листками красноречиво намекала, что этот профессионал неспособен даже присмотреть за простым комнатным растением.

– Дети совершенно по-разному реагируют на происходящее. И в случае с Йонатаном все обстоит как раз, – она изобразила пальцами кавычки, – нормально, хотя в данном контексте такое слово может показаться несколько странным. Йонатан видит кошмары по ночам, кричит, отказывается разговаривать. В нашей практике часто бывает так, что люди с травмирующим опытом сначала разбираются в себе самостоятельно или, по крайней мере, пытаются. Мы допускаем, что со временем Йонатан откроется. Для начала ему нужно проявить доверие, осознать, что все мы желаем ему только добра, и здесь он может чувствовать себя в безопасности.

Я принялся покачивать ногой. Ханна, конечно, уже заждалась меня.

– Что ж, звучит неплохо.

– Ханна, – настойчиво произнесла фрау Хамштедт.

– Что с ней?

Фрау Хамштедт улыбнулась, словно на чем-то подловила меня.

– В случае с Ханной мы наблюдаем нечто совершенно иное.

Я выпрямился и подался вперед.

– То есть?

– Ее поведение.

– А что-то не так?