Милое дитя

– Позвольте объяснить на примере Йонатана. Мальчик всю жизнь провел в этой хижине. В тесном пространстве, отрезанном от внешнего мира, без окон… – Она выдержала эффектную паузу и продолжила, только когда я взглянул на часы. – Этот мир, всё вокруг, люди, суета и шум… Всё то, чего Йонатан не знал по жизни в хижине, всё это его пугает. А лифт… Это просто катастрофа! Если нужно перейти с ним на другой этаж, мы вынуждены пользоваться лестницей. И, учитывая его страхи, даже это всякий раз превращается в испытание. Не говоря уже о непривычном характере движений. Понимаете, герр Бек? Нам приходится учить его передвигаться по лестнице. Разумеется, это еще больше выбивает его из колеи. Иногда он забирается под стол и сидит там часами или по ночам стаскивает матрас с кровати и спит на полу. Это говорит о том, что он совершенно растерян.

Я недоумевал, что она пыталась донести до меня, но чувствовал себя уязвленным.

– Ханне здесь тоже не особо нравится. Она плохо спит. Говорит мне об этом каждый раз, когда я приезжаю.

Фрау Хамштедт протяжно вздохнула.

– Возможно, герр Бек. И тем не менее удивительно, насколько легко Ханна освоилась в чуждом для себя мире. Или она кажется вам чрезмерно напуганной?

– Ханна сильная, – ответил я не без гордости.

– Герр Бек, в психиатрии существует такое отклонение, называемое синдромом Аспергера. Возможно, вы и сами слышали. Это вроде формы аутизма, и пациент с таким синдромом иначе реагирует на раздражитель и взаимодействует с другими людьми…

– Ханна вполне здорова.

– Я и не стала бы рассматривать это как болезнь, – сказала фрау Хамштедт и склонила голову набок. – Скорее как нарушение. И мы пока не уверены, действительно ли у Ханны наблюдается такое нарушение, но нам бы хотелось еще какое-то время понаблюдать ее.

Я снова взглянул на часы.

– Что ж, ладно, герр Бек. Что касается вашего желания забрать Ханну на пару дней к себе, то я готова предпринять такую попытку. Правда, вы должны соблюсти некоторые условия.

– Без проблем. – Я усердно закивал и уже начал вставать. Наконец-то. Ханна уже заждалась меня.

– Минутку, герр Бек. Мне хотелось бы еще поговорить о вашей дочери. О Лене.

От одного лишь тона, с каким она произнесла ее имя, меня пробрала злость. Как будто я мог забыть его, имя моего единственного ребенка…

– Фрау Хамштедт, мне действительно…

– Мне даже представить трудно, как вам должно быть тяжело. Все это время жить в неведении, и теперь, когда можно получить ответы…

Я благоразумно прикусил губу. Конечно, она права. До сих пор ни Ханна, ни Йонатан не дали сколь-нибудь ценных сведений. Они словно и не заметили, что в один прекрасный день вместо Лены в хижине появилась эта фрау Грасс.

– Это наверняка выбило вас из равновесия. Тем более приятно видеть ваше рвение в роли дедушки. И чтобы поддержать вас, мне хотелось бы пояснить некоторые психологические аспекты.

Я расслабил нижнюю губу и вздохнул. Все это я уже слышал; каждый раз одно и то же. О том, как Ханна и мальчик до сих пор жили взаперти и наблюдали мир сквозь замочную скважину. А единственные люди, с кем они контактировали, – это их родители, и само окружение способствовало безоговорочной любви к ним. И в такой изоляции едва ли возможно познать что-то в сравнении. Откуда им было знать, что в их жизни что-то шло не так, если они не знали ничего иного? Как им научиться отличать правильное от неправильного? И потом, их зависимость от отца, привитое с младенчества послушание. Дети просто не видели в нем чудовище; им не приходила мысль, что он держит их в плену. Они были благодарны ему за то, что он добывал пищу, чтобы не умереть с голоду, и разжигал огонь, чтобы не замерзнуть. И во всем этом неизменно сквозило – все еще сквозит – одно слово: норма. Для Ханны и для мальчика жизнь в хижине была нормальной. Собственное восприятие, как правило, человек не ставит под вопрос.

– Я уже понял. – Мне хотелось поскорее прервать ее откровения. Ханна ждала меня уже пятнадцать минут.

– Отец велел им отправляться в свою комнату или говорил им, что теперь у них новая мама; для них это вещи одного порядка, – неколебимо продолжала фрау Хамштедт. – Его слово было законом. Важно не забывать об этом, герр Бек. Даже если сейчас вы верите, что сможете примириться с тем фактом, что судьба вашей дочери так и не прояснилась, возможно, с течением времени вы испытаете разочарование. И это разочарование будет стремительно нарастать.

– Не поймите меня неправильно, фрау Хамштедт, но конкретно сейчас я скорее испытываю нетерпение, и да, оно стремительно нарастает. Внучка ждет меня уже больше четверти часа.

Фрау Хамштедт улыбнулась с пониманием.

– В таком случае не стану вас больше задерживать, герр Бек.

* * *

– А ты вообще замечаешь, что говоришь только о Ханне? – Карин прерывает затянувшееся молчание.

Я вздыхаю, догадываясь, что за этим последует.

– Не хочу сейчас говорить о Лене.

– Речь не о Лене. Я говорю о Йонатане. Ты называл его мальчиком. Ты сказал: они знают, как лечить мальчика. Ты сам это замечаешь?

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Карин садится прямо.