Милое дитя

– Это потому что у него волосы другого цвета?

– Что?

– Потому что, на твой взгляд, он недостаточно похож на Лену?

– О чем ты говоришь?

– В Ханне ты не видишь отца, только Лену.

– Карин, вот это уже чушь.

Я пытаюсь отмахнуться от ее тягостного упрека, но задеваю при этом свой бокал. Он ударяется о стол и откалывается от ножки. Красное вино в мгновение ока впитывается в скатерть. Я вскакиваю, Карин тоже.

– Прости, милая.

Неуклюже промокаю салфеткой красное пятно. Карин приподнимает скатерть, чтобы вино не стекало на ковер.

– Ничего, бывает. – Она поднимает взгляд. – Но ты хоть задумывался, что последует, если мы заберем Ханну? Можешь себе представить, как журналисты и фотографы снова осадят наш дом, как тогда, после исчезновения Лены?

– Ох…

– Телефон и так звонит без умолку. «Фрау Бек, – имитирует она певучий голос, – вы все еще надеетесь, что вашу дочь разыщут? Как чувствуют себя ваши внуки, фрау Бек? Лишь одно короткое интервью, фрау Бек, мы не задержим вас надолго…» – Она качает головой и начинает убирать со стола. – Я не хочу снова проходить через это, Маттиас.

– Карин, я знаю. Но я сомневаюсь, что подобное произойдет. Что им здесь делать? Зачем попусту тратить время? Интервью они от нас не дождутся, и уж тем более – от Ханны. А ее фотографию они уже давно заполучили. Ну кому захочется караулить здесь с камерой наперевес? Карин, они зовут ее зомби-девочкой! Ты же сама читала! – Я беспомощно качаю головой. – Зомби-девочка. А ведь она так мило смотрелась на той фотографии…

Карин замирает.

– Маттиас, нет.

Я опускаю взгляд. Мы с Карин вместе почти сорок лет, и она видит меня насквозь. И сама знает это. Ее «нет» относится не к моему желанию забрать Ханну домой. Карин догадывается о чем-то более значительном, я это чувствую.

– Ты сфотографировал Ханну и отправил снимок в газету, – заключает она. – Ты снова это сделал.

Ясмин

Я сижу в своем кресле, съежившись, насколько позволяет боль в ребрах. Пальцы судорожно сжимают письмо. Дрожу.

«Мама, тебе холодно?»

Тихо, Йонатан!

«Я люблю тебя, мама».

Тихо, вы оба. Оставьте меня в покое, слышите? Я сегодня неважно себя чувствую.

Я закрываю глаза и считаю вдохи, как советовала психотерапевт на случай панических атак.

– Этих голосов не существует, фрау Грасс. Они звучат только у вас в голове. Просто позвольте им отзвучать, как будто смотрите на облака в небе. Не пытайтесь подавлять их, как и образы в памяти. Пусть они приходят и уходят, все хорошо, просто дышите. Дышите ровно и глубоко, вдох, выдох…

Я дышу.

Голоса остаются, воспоминания пробиваются на поверхность. Образы никуда не деваются; они подхватывают меня и увлекают за собой в пропасть, в сорокаваттный полумрак. Я снова в хижине, и мне холодно, ужасно холодно. От дыхания в воздухе образуются облачка пара. Мы с Ханной и Йонатаном сидим за обеденным столом. Сегодня по учебному плану английский.

– Ты должна сосредоточиться, мама. Учеба важна. Нельзя оставаться глупой.

Я не могу сосредоточиться. Мне холодно. И облачка пара напоминают о том, как уходит время, а я до сих пор не придумала способа выбраться отсюда. При этом неизвестно, нахожусь я здесь дни, недели или месяцы. Возможно, это лишь холодный летний день, а может, уже зима…

– Тебе холодно, мама? – спрашивает Йонатан с той наивной прямотой, на какую способен лишь ребенок, который не знает иной жизни, кроме этой.

С недавних пор твой муж стал чаще оставлять нас одних. Вероятно, он ездит на работу. Эта мысль кажется абсурдной: чудовище с работой. Постоянной, совершенно обычной работой. Чудовище получает зарплату и оплачивает страховку.

– Мама? Я спросил, мерзнешь ли ты.

Не называй меня мамой.

Я не твоя мама.

– Да, Йонатан, я мерзну. Сегодня холодно.

Он вскакивает из-за стола и бросается к дивану. Хватает с подлокотника сложенное одеяло и несет его мне.

– Спасибо, Йонатан, ты очень добр.

Я закутываюсь в одеяло. Вот уже два дня на мне лишь тонкая ночная рубашка до колен. В наказание. Я мыла посуду под надзором папы и слишком долго разглядывала бутылку со средством для мытья. Вернее сказать, изучала состав. Отрава, мой шанс.

Я ошиблась.

– Его можно пить на завтрак, Лена. Сплошь органика. – Улыбка, мимолетная и зловещая. – Ты совсем не ценишь ту свободу, которую я тебе предоставляю.

– Неправда, я очень это ценю.

Нет, Господь решил, что я ценю недостаточно, и наказал меня. Никакой одежды, никаких колготок, никакой обуви, только тонкая ночная рубашка. Ступни как две деревяшки, словно не принадлежат мне, и пальцы ног онемели. Холод постепенно поникает сквозь кожу и до самых костей, все во мне одеревенело. Даже сидеть тяжело.

– Следующее слово! – Йонатан сияет от радости.

– «Саммит», – механически зачитываю я из книги.

Это не учебник, а обыкновенный словарь. «Основной лексикон английского языка». Мы просто заучиваем слова от первого до последнего в алфавитном порядке. Механически, всё механически.