Милое дитя

Ищу соседа/соседку в трехкомнатную квартиру в старой части Регенсбурга. 74 метра, 12 квартир в доме, отличный вид с балкона. Хорошо, если ты куришь, потому что я тоже курю. Любовь к животным считается преимуществом, потому что сейчас в квартире нас двое: я, 34 года, работаю в общепите, – и кот. В твоем распоряжении спальня площадью 12 метров. Кухня и ванная общие. Холодильник, посудомоечная машина, микроволновка и стиральная машина в наличии. Оплата – 310 евро, включая коммуналку.

К объявлению прилагались фотографии. Таким я и представляла себе дом. Дом не в смысле архитектурного объекта, четырех стен и крыши над головой, а такого места, где присутствует жизнь. Обстановка выглядела пестро и несколько сумбурно. Собрание мебели с блошиного рынка. «Ловец снов» [13] у окна в спальне и матрас в качестве кровати, причудливое изображение Девы Марии с младенцем Иисусом на руках в толстой вычурной раме, под потолком украшенная цветным бисером люстра. На кухне массивный деревянный стол; даже на фото видны зарубки и царапины. И большой розовый холодильник в американском стиле. За потертым креслом в гостиной высились книжные стопки, занимающие всю стену; немыслимое количество книг, просто так, на полу, безо всяких полок. Одно лишь это свело бы мою мать с ума. Меня это тоже свело с ума, но совершенно в другом смысле. Меня словно током пробрало: я должна заселиться туда. И уж тем более когда я познакомилась с Кирстен, которая и дала это объявление. Кирстен, которая как будто прибыла из другого мира, с Ибицы или еще какого-нибудь отрывного острова. Длинные каштановые волосы, спутанные ветрами и омытые морской водой, казалось, годами не знали расчески. Кирстен, в цветастом платье, в бесчисленных пестрых цепочках и в индейских сапогах с бахромой. Кирстен, такая яркая и полная жизни, постоянно смеявшаяся. Я довольно поздно покинула дом, но виной тому были обстоятельства и, вероятно, ошибочно истолкованное чувство ответственности перед матерью. Все-таки после смерти отца мы остались вдвоем, хотя дело скорее было в неких принципах, а не в любви или привязанности. Здесь, в этой квартире, я была счастлива, чувствовала в себе силы и задор. Пока Кирстен и Игнац, толстый черный кот, не съехали примерно за два месяца до моего похищения. Мне хотелось остаться здесь так же сильно, как до этого хотелось сюда заселиться. Чтобы оберегать квартиру и связанные с ней воспоминания, словно свидетель времени, последний страж, что противится переменам, подобно стеблю, прорастающему сквозь серый асфальт. Его можно выдернуть, когда заблагорассудится, но корень никогда не извести. Как сорняки на лужайке перед родительским домом, на которые вечно жалуется мама.

Я крадусь на кухню и вынимаю из стойки нож. Острый, разрезает все, даже мясо. Я обыскиваю каждую комнату, каждый из семидесяти четырех квадратных метров бывшего дома. Не забываю проверить углы за дверьми и за шторами, даже заглядываю в душ. Пусто, в квартире никого, кроме меня и моих призраков. Какой-то миг я действительно была убеждена, что Майя прошла в открытую дверь и лишь дожидается подходящего момента, чтобы наброситься на меня.

Я в измождении падаю в кресло и подтягиваю колени к груди. Правая ладонь все еще судорожно сжимает нож. Может, так оно и есть, я схожу с ума по-настоящему, в медицинском смысле. Возможно, мое место действительно в больнице, в палате, где дверную ручку можно снять по соображениям безопасности. Роняю отяжелевшую голову на колени и всхлипываю. Я в плену, и с освобождением ничего не изменилось. Мне чудится гуляш в айнтопфе – и в человеке, который хочет мне как-то помочь, я чую угрозу и хватаюсь за нож в надежде побороть ее. И даже теперь, с осознанием собственного безумия, меня занимает один вопрос – почему Майя так внезапно исчезла. Не попрощалась, не сказала что-то вроде «оставьте у себя грязную посуду», «я подумала: помойте лучше всё сами» или «простите, мне нужно бежать», или что угодно еще.

Откладываю нож на журнальный стол и стаскиваю себя с кресла. Хочу еще раз проверить дверь, убедиться, что заперла замок. Врачи и психотерапевт не рекомендовали в первое время оставаться одной, раз уж я по собственному желанию покинула клинику и отказалась от размещения в специализированном учреждении. Я сказала им, что поживу у мамы, и, похоже, это прозвучало вполне убедительно.