Милое дитя

– Маттиас, неважно, где и как она росла до сих пор, – пубертатный период рано или поздно наступит и для нее. Ханна кажется такой маленькой для своего возраста… Ты смотришь на нее и забываешь, что перед тобой тринадцатилетняя девочка.

Я не стал упоминать, что врачи, с которыми я консультировался, были иного мнения. У Ханны, в отличие от ее брата, наблюдается серьезная нехватка витамина D, что затормозило физическое развитие. Врачи предполагают, что Лена в период первой беременности не получала должного питания, а когда была беременна мальчиком, принимала специальные витамины. Точно сказать трудно, однако маловероятно, что Ханна полностью восстановится. Карин знала бы обо всем этом, если б ездила с нами на приемы. Не стал я упоминать и о том, что мне совершенно все равно, как будет развиваться Ханна и будет ли. Что я готов до конца дней принимать ее такой, какая она есть. Неважно, маленькой девочкой или взрослой женщиной.

– У Лены тоже был пубертатный период, – отшутился я, откусывая от бутерброда.

Карин равнодушно кивнула.

– Да, но и мы тогда были молоды, Маттиас. Теперь нам обоим за шестьдесят, у нас ломит кости и расшатаны нервы. Да еще твое сердце… – Она покачала головой. – У Йонатана и Ханны есть особые потребности. Возможно, им до конца жизни будет нужна психологическая помощь.

Я проглотил прожеванный хлеб.

– Думаю, многое еще разрешится, Карин. Можем узнать, например, есть ли поблизости специализированные центры, где она могла бы учиться. Тогда нам не придется раздумывать насчет школы.

– Могли бы, Маттиас. Они. Где они могли бы учиться. Их двое. Мы говорим сейчас не только о Ханне…

– Да-да, – я не дал ей договорить, – мальчика это тоже касается.

– Его зовут Йонатан.

– Да, Йонатан.

Карин склонила голову набок и прищурилась.

– Так значит, у тебя далеко идущие планы… Речь уже не о том, чтобы забрать Ханну на пару дней, чтобы помочь в терапии, ведь так?

– Как я уже сказал, многое разрешится…

– Когда ты собираешься открыть контору? – резко перебила меня Карин.

Я поднял чашку и отпил кофе, чтобы выиграть время.

– Позже поговорим об этом. Пора ехать. – И с этими словами поднялся из-за стола и направился в прихожую.

– Может, мне поехать с тобой? – спросила вдогонку Карин, когда я уже доставал пиджак из шкафа.

Я обернулся. Карин стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с подозрением.

– Нет, не стоит. – Я шагнул к ней, чтобы поцеловать в щеку. – Дорога и в самом деле утомляет, тут ты права…

* * *

Сворачиваю на нашу улицу, и у меня отчаянно колотится сердце. По обе стороны от дороги тянутся ухоженные дома, разделенные аккуратно подстриженными живыми изгородями. На дверях керамические таблички с фамилиями жильцов. Пред каждым домом небольшой палисадник, и посреди лужаек маленькими островками растут розы или стоят шведские стенки. Идеальное место, чтобы растить ребенка.

Под конец дорога делает изгиб, и я уже набираю воздуха в грудь и собираюсь сообщить Ханне, что мы приехали, но тут вижу их. На улице перед нашим домом толпа в добрую дюжину человек. Парковки вдоль тротуара заставлены машинами.

– Что за… – вырывается у меня, и я останавливаю машину на некотором отдалении.

Ханна приподнимается на заднем сиденье, подается вперед и хватается за подголовник.

– Что случилось, дедушка?

Толпа заметила нас. Головы синхронно поворачиваются к машине, замершей прямо посреди улицы, метрах в двадцати от них. У меня сводит челюсть, плечи напряжены. Все тело как-то болезненно деревенеет. Пальцы с такой силой вцепились в руль, что белеют костяшки. Я задерживаю дыхание.

– Дедушка? Что это за люди?

Ступня вздрагивает над педалью акселератора. На мгновение возникает соблазн просто вдавить педаль в пол и врезаться в толпу, и вот он – долгожданный покой…

– Дедушка?

В голосе Ханны уже нет привычной монотонности; кажется, она вот-вот расплачется. «Разве вы не видите, что пугаете ребенка?» – хочется заорать мне, однако не следует пугать внучку еще больше. Нетрудно догадаться, что перед домом столпились журналисты. Мне удается разглядеть планшеты и фотоаппараты, и даже камеру с микрофоном. Женщина с рыжими волосами отделяется от толпы и делает несколько неуверенных шагов к машине.

– Будь ты проклят, Рогнер, – цежу я сквозь зубы.

Впрочем, вряд ли Ларс Рогнер сейчас среди них. Но я готов поспорить, что он кого-нибудь подослал. Хотя бы эту женщину в синем плаще. Медленно, но неотвратимо она приближается к нашей машине. Кое-кто из толпы следует ее примеру. Теперь нас разделяют метров десять.

– Ханна, – произношу я как можно спокойнее и одновременно, не сводя глаз с журналистов, одним движением стягиваю пиджак и забрасываю назад. – Ложись на сиденье и спрячься под пиджаком.