Милое дитя

Ханна без лишних вопросов отщелкивает ремень. На всякий случай я все же бросаю взгляд на заднее сиденье. Ханна послушно свернулась под моим пиджаком, но ее белые локоны остаются на виду. Я подтягиваю пиджак, чтобы ничего не было видно. Затем разворачиваюсь, берусь за руль и аккуратно трогаюсь. Сердце готово выскочить из груди. От журналистов нас отделяют не более пяти метров. Кажется, они вот-вот обступят машину. Мне представляется, как женщина в синем плаще бросается на капот, в то время как ее коллеги дергают двери, стучат по стеклам и кричат. Но я ошибаюсь. Когда подъезжаю, толпа расступается и даже отходит на безопасное расстояние. Я без проблем подкатываю к дому и правой рукой жму на кнопку дистанционного управления, которая приводит в движение ворота гаража.

– Не высовывайся, Ханна.

Дожидаюсь, пока ворота полностью опустятся за нами, и только потом глушу мотор. Кажется, впервые за эти несколько минут я сделал вдох.

– Все хорошо, – разворачиваюсь и освобождаю Ханну из-под пиджака. – Мы справились.

Ханна садится и моргает.

Я открываю дверцу и выхожу, после чего помогаю выйти Ханне и достаю из багажника небольшую сумку, которую для нее собрали в центре реабилитации. Вещи из детского фонда при клинике. Надо будет съездить за покупками, в идеале завтра же. Не хочу видеть свою внучку в поношенной одежде посторонних людей.

Тяжелая железная дверь ведет из гаража в дальнюю часть прихожей. Там нас уже дожидается Карин. Лицо у нее мертвенно-бледное.

– Слава богу, – произносит она с облегчением, когда замечает Ханну.

Всюду царит непривычный полумрак. Карин опустила ставни по всему дому, чтобы уберечься от любопытных взглядов. Теперь она опускается на колени перед Ханной, но продолжает смотреть на меня.

– Полдня пытаюсь до тебя дозвониться! Как это могло случиться? – В ее голосе сквозит истерика. – Откуда здесь взялись эти люди? Откуда они узнали, что ты привезешь сегодня Ханну? Как нам теперь быть?

– Для начала не волноваться, – отвечаю я и примирительно поднимаю руки.

– Не волноваться? Ты как будто и не видел, что там творится!

– Я это улажу.

– Интересно, каким образом? Мы не можем даже обратиться в полицию, чтобы те избавили нас от этих людей! Ни один из них не ступил ногой на наш участок! Ты ведь помнишь, как это было, когда они осаждали нас из-за Лены… Пока они слоняются по дороге, им ничего нельзя предъявить. Это общественная территория. – Карин протягивает руку и указывает в направлении двери. – Они могут целый день там стоять, и никто им слова не скажет!

– Карин… – я киваю на Ханну. Та по-прежнему стоит перед ней, неподвижно и молча.

Карин вздыхает и наконец-то переключает внимание на внучку.

– Здравствуй, Ханна, – и улыбается. – Хорошо, что ты наконец приехала.

Ханна не реагирует, и Карин снова переводит взгляд на меня. Вид у нее несколько беспомощный. Я собираюсь что-то сказать, чтобы растопить лед, но тут Ханна сама поворачивается ко мне. В ее глазах читается разочарование.

– Дедушка, мы же не собирались делать остановки.

– Нет, мы… – я запинаюсь. – Мы приехали, Ханна. Мы дома.

Ханна кривит рот.

– Но это вовсе не мой дом, дедушка.

Ясмин

– Простите, что принимаю вас так поздно, фрау Грасс, – говорит доктор Хамштедт, прикрывая дверь в свой кабинет.

Мы доваривались встретиться вечером в половине девятого, но мне пришлось некоторое время просидеть одной в ее кабинете.

– Загруженный выдался день, – добавляет она с улыбкой.

Психиатрическая клиника Регенсбурга, возглавляемая фрау Хамштедт, единственная в округе специализируется на детях и подростках. Я не хочу даже думать о том, что она имеет в виду под «загруженным днем». В воображении сразу возникают сцены с бьющимися в эпилептических припадках, пускающими слюни подростках в смирительных рубашках. Я словно слышу их вопли, разносящиеся по длинным коридорам, и у меня по спине бегут мурашки.

Заставляю себя улыбнуться и выдавить:

– Всё в порядке.

Хоть это совсем не так. История с письмами, ситуация сама по себе. Вылазка в психиатрическую клинику и вообще выход за пределы квартиры. Да еще в такое позднее время, когда на улицах уже темно и от фонарей расходятся длинные зловещие тени. Все это давит на меня, стискивает грудную клетку и вызывает ломоту в суставах, как при сильной простуде.

Фрау Хамштедт окидывает меня испытующим взглядом, после чего направляется к своему столу.

– Честно говоря, фрау Грасс, я была удивлена, когда вы позвонили и попросили о встрече.

Так же как и Кирстен была удивлена, когда я внезапно согласилась позвонить психотерапевту. И с каким усердием я вновь и вновь набирала ее номер, постоянно занятый, чтобы наконец-то пробиться и уговорить принять меня сегодня же, невзирая на загруженность.

– Тем более, – фрау Хамштедт кладет руки на стол и чуть подается ко мне, – что не я ваш терапевт. Вы наблюдаетесь у фрау Бреннер на Шютценштрассе.