Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа

К приезду Варюшки в окошко, не по-северному большое и высокое, светит солнце. Отступила полярная ночь, погасли огни северных сияний. Улеглись метели, спрессовался снег. Апрельское солнышко освещает стены дома, ложится на пол большим квадратом. За окном «сады Черномора» стоят в весеннем пробуждении. Мощные кристаллы сосулек, как сталактиты, искрясь всеми цветами радуги, спускаются с крыши, упираясь в сугробы снега. Светло, тепло и чисто. Большая комната со столом и абажуром над ним, широкая тахта под покрывалом, рядом тумбочка с приемником, а в нем «голоса», «голоса» сквозь рев глушилок слышны. Умер «кровавый прокурор» Вышинский! Достойный ученик своего учителя! Некролог, потрясающий количеством невинных жертв. Над тахтой пейзаж собственной кисти: течет речка Инта средь серебристых ив. Встроенный шкаф в ногах тахты, а в нем на вешалках и на полках висят и разложены необходимые вещи. Большое «зеркало» белой печи с духовкой. На кухне плита, постоянно горящая. Вечный огонь и вечное тепло. Около нее дверь в маленькую комнату с одним окном: в него видно вдали стоящее депо с паровозами на путях, котельной, домик Наумчика, чья молодая жена в панбархате, чтобы не отставать от моды, выносит помойное ведро. Скоро она сбежит от него к молодому в надежде на парчу.

На фоне построенного А. П. Арцыбушевым дома

Гулямчик покинул водокачку, найдя себе молодую бабенку Соньку с пацаном, и поселился со своей молдаванкой в домике возле депо. К Гайку наконец приехала красавица Вэра! Молоденькая, держи ухо, Гайк, востро. Понимая это, Гайк даже сортирчик выстроил под самым окном. Мы все организовали «ленинский субботник» и таскали бревнышки, дабы помочь Гайку отстроить свой «шанхай» к ее приезду. Гайк сидит на крыше и оттуда кричит:

– Вэра! Вэра!

– Что, Гайк Мыкыртычеч? – кричит она из дома.

– Дай мнэ одын гвозд!

– А где он?

– Под кроватью, в ныжнем чимаданэ!

– Какой? – кричит девочка из комнаты.

– Нэ большой, нэ маленький… срэдний!

Этот диалог свидетельствует о том, сколь ценен гвоздь.

Маленькая комнатка в нашем доме предназначалась для временно бездомных. Расписавшись в комендатуре о грозящих тебе двадцати годах каторжных работ, ты не знаешь, где приклонить свою голову на некоторое время, пока не очухаешься, не осмотришься. Здесь необходима помощь тех, кто уже осел. Яшка Хромченко осел в общежитии, это не малина: что барак в лагере, что общежитие – один муравейник. К Яшке хотела приехать мать, а где ее устроить? Яшка пришел ко мне. Милости просим, комнатка к твоим услугам. Анна Яковлевна не заставила себя долго ждать. Милая московская дама. Яшка от нас уходит только на ночь. Анна Яковлевна каждый день грозится напечь пирогов и нас угостить. Время идет, тесто не ставится, мы терпеливо ждем обещанного. Она жила своим хозяйством и Яшку кормила в комнатке. Надо сказать, что материально мы жили весьма скудно. На 360 рублей не разгонишься. Пирожков ох как не мешало бы, тем более что каждый день о них вспоминала сама Анна Яковлевна. Накануне ее отъезда в доме сперва запахло всеми ароматами сдобного теста, а к вечеру у нас текли слюнки от душистых пирожков, горячих и пышных, исчезнувших в ее сумке. Наутро мы все пошли проводить гостью на Предшахтную. Я загодя разнюхал по струившемуся аромату сумку с дорожными пирогами и взялся ее нести. Остальные вещи распределились между провожающими. По дороге я отстал. Очень быстро все пирожки перекочевали ко мне за пазуху. Помахали мы ручками и вернулись в дом. На столе лежали обещанные пирожки.

– Откуда это?! – воскликнула Варюшка.

– Это Анна Яковлевна нас угостила, кушай на здоровье.

– Да нет, да неправда, она их в сумку уложила. Откуда они у тебя оказались?

Пришлось каяться, уплетая долгожданное. Вкусны ж они были!

Перед отъездом Анна Яковлевна долго думала, что нам подарить. Выбор ее пал на корыто – вещь весьма нужную. Появилось у нас корыто, но ненадолго. Скоро Яшка женился на чудесных волосах, о которых он писал стихи, слагал поэмы и взахлеб читал нам, восторгаясь этими волосами. О ней пока мы только знали, что она вольняшка, комсомолка и в придачу еще и доктор. Все это промеж прочего. Если бы вы видели, какие волосы! В первую брачную ночь легли эти волосы своей пышной копной на тумбочку у изголовья новобрачных. У бедного Яшки отвисла челюсть. Волосы на голове его комсомолки были, что называется, невзрачные. Во чреве плод! Когда он появится на Божий свет, его надобно холить и лелеять, а следовательно, и купать. Пришел к нам как-то Яшка, чешет затылок и говорит:

– Тут мама у вас корыто для меня оставила, где оно?

– Вот оно, Яшенька, вот возьми его, а то оно нам мешает, вешать негде.

Пироги и корыто – мелочи жизни: мама без пирогов добралась до Москвы, а мы себе купили свое корыто. Дружба не в корыте, Яшка оставался Яшкой, и мы любили его поэмы о волосах, которые он продолжал читать, заикаясь от восторга и присвистывая. Скоро и мы увидели Яшкину страсть. Шиньоны ее были шикарные.