Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа

Хожу по адресам. Тридцать, двадцать пять тысяч, дешевле нет. Советуют пройти в селение: вон оно, отсюда видно, там дешевле. Плещет ласковое море у самых ног, тут же, за низеньким забором, утопая в зелени цветущего сада, саманный[152] домик с терраской, с огородом за ним. В окошки видны сад и море, бархатный пляж, а вдали синеют горы, а ближе – амфитеатром белые Гудауты. Не рай ли, не мечта? И всего шестнадцать тысяч, но земля не своя, земля колхозная. Чтобы купить, вступай в колхоз. Я готов на все, что мне после лагеря колхоз? Руки есть. Силы тоже. На всякий случай есть «глазное дно» – всегда ослепнуть можно. Селение-то абхазское, а мне какое дело: все мы люди. Иду в колхоз.

– Хочу дом купить, вон там, у синя моря.

– Вступай в колхоз, пиши прошение. Мы на правлении его рассмотрим и решим. Таков устав.

Написал, отдал.

– Приходи через день. Дадим ответ.

Вечером решил я зайти к грузинскому князю, передать поклон и завести знакомство. Сакля вся в коврах, тахта, над ней кавказское оружие висит крест-накрест, сабли и клинки, старинная утварь на полу и князь. Высокий, стройный, седая голова, кавказские усы, черкеска и гостеприимство на лице.

– Садись, душа любезный, гостем будешь. Откуда, как и что? О! Воркута! Бывал я там!

Рассказываю, зачем приехал, что сосватал дом в селении рядом. Князь смотрит на часы.

– Послушай старика! До поезда осталось два часа. Садись и поезжай в Москву. Ты, братец, из одной тюрьмы лезешь в другую. Колхоз – та же тюрьма, да еще в Абхазии, здесь тебя в порошок сотрут. Не думай ни о чем – на поезд и домой. На прощанье – рог вина! Алаверды! Ала…

От князя на вокзал и домой. Знать, не тут, а жаль.

А тот князь грузинский спас нам жизнь. Через два года мощной волной все селение было смыто. Об этом я прочитал в газетах. Ласковая волна плещется у самого дома, а в нем я и она, да златокудрая Маришка! Зачем, для чего, с каким сокровенным смыслом хранит, бережет и ведет нас Божия рука по темным лабиринтам жизненных путей?

Вторая попытка найти пристанище не обошлась без участия в ней недобрых людей. Метался я не потому, что манил меня юг, а потому, что человек не знает своей судьбы и ищет ее. Сейчас она мне предельно ясна, когда передо мной, как карты на столе, разложена вся моя жизнь. Ни одной из них не передвинуть, не поменять местами. А завтрашний день открыт: карта лежит рубашкой вверх, и не подсмотришь.

В Москве меня ждала неожиданность – продается дом под Новороссийском. Вот план, вот сад и огород. Десять тысяч. Пять сейчас, пять там, после купчей. По рассказам, вроде все хорошо: сватает дом тети-Гранина знакомая. Я уже говорил, что я не имел права жить в Москве, согласно справке об освобождении из ссылки. Москва и крупные областные центры, а также все столичные города республик для меня были закрыты. Где-то необходимо было обосновываться с семьей, работать и растить ребенка. Коленька сразу же прописался в Александрове, в ста километрах от Москвы. Что мне там делать? Варюшка в Москве, я там? Это не выход. Купить в Александрове домик и переехать туда? Там на дома баснословные цены. Снимать? Дорого, не вытянуть. Моей огромной ошибкой было то, что я всецело полагался на свои силы, не видя в Варе вторую рабочую силу. Я не видел ее не потому, что не хотел, а потому, что ее не было. Кроме дома, я искал кусок земли, который бы кормил. Тогда я не мог все взвесить, чтобы не ошибиться.

Неприятный разговор с Александрой Ипполитовной подстегивал меня скорей решать главное, а главным для меня был свой дом. Поверив, доверившись честности человеческой совести, я отдал в Москве пять тысяч и купил «кота в мешке». Погрузив весь скарб в вагон, мы тронулись в путь, фактически в никуда. Меня могут резонно спросить: как же ты, такой ушлый проходимец, с лагерным стажем, попался на у дочку проходимца? «На каждую старуху есть своя проруха». Но этого еще мало. Когда мы на грузовике влезли на гору Сапсай и я увидел вместо дома турлучный[153] сарай, я отдал проходимцу остальные пять тысяч.

Это была не евангельская добродетель, это было отчаяние! Почти всю свою жизнь я старался уйти от зла, не внутри меня сидящего, то особая статья, а от злых людей. При этом я всегда что-то терял, но, несмотря на это, я уходил с глаз долой, чтобы пресечь в себе обиду, чтобы не разжигать вражду. Поэтому я отдал еще пять, будучи поставлен в безысходное положение, понимая, что я остаюсь гол.

Я начал думать, как построить хату на этом пустом месте. Руки опускались. Местные бабенки рассказали Варюшке, что тут есть человек, который хотел у них купить этот участок за пять, те не продали и нашли дурака в моем лице. Мы решали, что нам надо как можно быстрей продать купленное и мотать удочки в Москву. Что мы и сделали незамедлительно, потеряв пять тысяч.