Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа

Тут необходимо забежать немного вперед и рассказать, как рука Божия вернула нам потерянное. Варюшка устроилась на работу, и ей там буквально насильно всучили несколько облигаций первой денежно-вещевой лотереи, которые продавались на каждом углу и которые мы по бедности своей не покупали. А тут просто заставили. Приходит она и жалуется на потерю дене. г Проходит время, в газетах опубликован тираж выигрыша. Она глазам своим не поверила: мы выиграли мотоцикл. Обозначенная стоимость его 5000 рублей. Копейка в копейку. Я взял мотоцикл и продал его за 6000, покрыв тем самым все накладные затраты, связанные с этой покупкой «кота в мешке». Бог правду видит, да не скоро скажет!

Снова Москва и Ваня Сухов на вокзале. Я поехал в Александров, снял на время чулан у Коленькиной хозяйки, прописался. Там получил паспорт и сел меж двух стульев. Одна нога в Москве, другая – в чулане. Так, раскорячившись, жить трудновато, а что поделаешь, коль судьбе так угодно? Другого выхода у меня не было.

Вернувшись с Севера, у многих побывал, со многими повидался, а главного человека не видел, встреться я с ним раньше, я бы не метался в напрасных поисках. Как-то сижу я у Леночки с Ясенькой, вы их помните, это еще с Мурома друзья моей мамы. С ними жила тетя Соня, двоюродная сестра Саши Некрасова. К ней в это время зашел Саша, я его впервые увидел за все эти десять лет. Зашел разговор обо мне. Я рассказал, что два раза писал в прокуратуру и дважды получил отказ. Саша Некрасов рассказал, что он один реабилитирован из всего нашего дела. Он считал, что мне необходимо идти на прием к замгенпрокурора Самсонову.

– Хороший малый, – добавил он, – иди, ты ничего не теряешь.

И я пошел по его совету. Предварительно записался на прием к Самсонову. Подошел назначенный день. У кабинета народу много, все такие же, как я. Я решил идти последним. Пришел мой черед. Любезное обхождение, садитесь. Сел, назвал себя, объяснил суть дела. Самсонов достал папку с моим делом. «Хранить вечно». Листает, смотрит.

– Вам правильно отказали, вы не подлежите реабилитации, так как обвинялись в подготовке террористического акта на членов правительства!

– Это неверно. Мне пыталось следствие навязать эту статью, но после очной ставки с Корнеевым и Романовским это обвинение с меня было снято, в чем мне дали расписаться. Кроме того, посмотрите решение ОСО, в нем я приговариваюсь к шести годам лагерей, по статье 58-10-11 часть 2. В решении ОСО нет статьи террора.

Самсонов внимательно перелистывает лист за листом. Смотрит решение ОСО. Террора нет. Смотрит обвинительное заключение. Террор есть. Листает, листает.

– Ничего не пойму. Вы говорите, была очная ставка?

– Да, была, на ней и Корнеев, и Романовский отказались от своих ранее данных показаний на меня, вырванных у них путем применения насильственных средств.

– В вашем деле нет материала об очной ставке.

– Как нет? Значит, этот материал был невыгоден следствию: на очной ставке провалилась состряпанная версия, поэтому они и изъяли эти документы из дела. После очной ставки мне выбили все зубы.

Я открыл пасть.

– А вы не знаете, где сейчас Корнеев? Нам необходимо для пересмотра вашего дела его подтверждение о том, что очная ставка была и что он и Романовский на ней отказались от своих показаний. Без этого мы пересматривать дело не можем.

– А где его искать? Прошло десять лет, он, может быть, давно умер. Романовский жив, и я знаю, где он, о Корнееве понятия не имею, жив ли он вообще? Прокуратуре легче навести справки о нем, чем мне искать ветра в поле.

– Прокуратура розысками не занимается. Ищите, найдете – приходите. Без Корнеева, я вам повторяю, мы не можем ваше дело рассматривать.

Аудиенция окончена! Полнейшая безнадежность! Крах! Все надежды рухнули! Где искать? Что искать? Кости, если умер, ничего подтвердить не могут. Знает ли о нем вообще кто-нибудь? Жив ли он? С такими грустными мыслями я и пришел к Варе. Что делать?

Я решил сейчас же ехать в Александров и все рассказать Коленьке, может быть, он что-то подскажет, посоветует? Ярославский вокзал. «Поезд до Александрова отправляется с третьего пути». Всю дорогу страшная тяжесть на душе давила грудь. Тупик, черный тоннель. Мелькали платформы: Абрамцево, Хотьково, Семхоз.

Показался Загорск[154] со своими соборами и высокой колокольней. Выйти! Выйти! «Выходи, выходи!» Обязательно выходить. Какая-то сила выпихивала меня из вагона. Таким силам я подчиняюсь, зная, куда они меня зовут. Они звали меня к мощам, к мощам! Туда, туда. Только там помощь, только там и нигде больше. Я вышел! Я пошел!