Милослава: (не)сложный выбор

Весь вечер я проворочалась в своей кровати, было стыдно перед мужем. Даже заглянула к нему в спальню, намереваясь всё ж поговорить, но его там не было. Решив завтра непременно исправиться, я выпила привычный уже отвар, стоящий на столике возле кровати, и мгновенно уснула.

Вот только завтра для меня наступило куда раньше, чем мне бы этого хотелось.

Я проснулась, будто от толчка — за окном еще чернота. Комната была в дыму, огонь, причавкивая, жевал покрывало на моей кровати. Голова тяжелая, в глаза будто песка насыпали. Кашляя и задыхаясь, я добрела до двери, которую открыть не смогла. Она была заперта. Я стучала, кричала, хрипела, но меня не слышали. Не поддавалась и вторая дверь, ведущая в мыльню. Между тем уже начало тлеть одеяло, огонь вовсю танцевал на деревянном столбике. Я подползла к окну, которое распахнулось, едва я дотронулась до

него. Потянулась силой к снегу во дворе — у меня должно получиться потушить пожар: и не такое тушили! Однако сила слушаться меня не желала. Опоили?

От свежего воздуха в голове немного прояснилось, но и огонь вспыхнул с новой силой, загудев у меня за спиной. Высота была приличная — выпрыгнув, можно запросто сломать шею. Остаться в комнате — верная смерть.

— Помоги, родненький! — прошептала я, прикоснувшись ладонями к каменным стенам. — Помоги мне, и я обещаю тебе детей, которые оживят твои коридоры!

Задрав подол ночного платья едва ли не до бедер, я залезла на окно босыми ногами и совсем уж было приготовилась вылезти наружу, туда, где под окном проходил узкий каменный карниз, как вспомнила про дневник принца и мой обруч: эти вещи не должны погибнуть в огне! Пришлось вернуться, забрать. Понимала, что рискую жизнью — уже и по полу бежали огненные полоски, но паника, захлестнувшая меня, уверяла: без обруча погибнешь вернее.

Прижимаясь спиной к обледенелой каменной стене, шагала по портику вправо крошечными шагами, от страха и напряжения не замечая бьющего меня холодного ветра. Соседнее окно внезапно оказалось совсем близко, в двух шагах. Я очень боялась, что оно окажется заперто, но нет — открылось легко, будто и ждало меня. Я ввалилась в гостевую спальню, где разместили Кирьяна, — о, я всё правильно рассчитала — трясясь от холода и стуча зубами.

— Кир, — прохрипела я. — Пожар!

Однако дядюшка продолжал спокойно почивать, даже не думая просыпаться. Да живой ли он? Я принялась его тормошить, удивляясь крепкому духу спиртного, исходящему от него. Чтобы Кирьян, да напился до такой степени? С чего бы это? Возле кровати валялась пустая бутылка из-под какого-то пойла. Большая бутылка. Если он выпил ее в одиночку, неудивительно, что разбудить его не удается.

Стянула с его постели покрывало, я закуталась и побежала в комнату Оберлинга: босиком, с дневником и обручем. Спальня пуста, постель несмята. Не поняла? Где мой супруг? Спрятала свои сокровища под груду рубашек.

Двери в мыльню здесь по-прежнему не было: надо бы найти плотника. Безобразие какое! На двери в мою спальню красовалась уже знакомая мне паутинка, густо залепившая косяки — неудивительно, что дверь заклинило. Паутина еле видно мерцала: она растворится при прикосновении.

Я вернулась в комнату, накинула рубашку мужа поверх сорочки и побежала вниз. Голос меня слушаться не хотел.

Первый, кого я увидела, был разжигавший огонь в очаге Якоб.

— Пожар, — прохрипела я. — В моей спальне огонь!

Якоб встрепенулся, заорал на всю залу:

— Пожа-а-а-ар! — и бросился в кухню, видимо, за водой.

Я, наконец, позволила себе согнуться и зареветь. Тут же меня одолел удушающий кашель. В слезах, задыхаясь, я дошла до библиотеки, где, возможно, ночевал муж — он был мне сейчас так нужен! Распахнула дверь и обомлела: полуголый супруг мирно почивал на диване. В его объятьях лежала простоволосая обнаженная девушка, прикрытая лишь покрывалом. Посередине ковра небрежно валялись аккуратные войлочные полусапожки на кожаной подошве, расшитые цветными узорами. Наверное, удобные и теплые: у меня-то таких не было. Я носила обувь второй жены — потертую, стоптанную. Рядом кучкой лежало шерстяное коричневое платье, которое венчали чулки. Тоже красивые, дорогие, из тонкой шерсти. Нижняя сорочка и панталоны покоились на подлокотнике дивана.

У девушки была красивая белая спина, тонкие руки и округлые плечи. Гладкие светлые волосы спадали до самого пола.

Всё это было так нелепо, что у меня разом иссякли слёзы. Я вцепилась в косяк, в глазах потемнело, и впервые в жизни я лишилась чувств.

Пришла в себя оттого, что тело сотрясала сильная дрожь. Вокруг было темно. Я никак не могла согреться, стучала зубами. Хотела что-то сказать, но в горло будто натолкали колючек, которые росли в степи и то и дело цеплялись к хвостам лошадей. Получился только жалобный стон.

— Тише, тише, — раздался рядом из полутьмы, окружавшей меня, знакомый голос. — Я здесь.

— Таман, — просипела я. — Таман! Холодно!