Милость Господня

И видения действительно вспыхивают. Это, разумеется, не лик Спасителя, не Фаворский свет, когда «просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми…»… Нет, он бредет по деревенской унылой улице, загребая пыль, в которой ноги утопают по щиколотки. Дома по обеим ее сторонам тоже унылые, тоже серые и безжизненные, словно вылепленные из пересохшей земли, неподвижно, в безумной судороге, разлапились возле них деревья без листьев. И около каждого дома сидят на лавочках двое-трое людей – в раскаленном воздухе они кажутся сделанными из глины. Однако головы их поворачиваются ему вслед, а когда он, в свою очередь, нервно оглядывается, то видит, что они встают и бредут за ним, уже собравшись в небольшую толпу. Иван невольно ускоряет шаги. Но впереди уже тоже скопилась толпа, преграждающая ему дорогу. И сразу трое серо-глиняных мужиков выступают из ближайшего узенького проулка – туда не свернуть. Оглушительная тишина: раскаленный, как огонь, воздух испепеляет все звуки. Так вот куда он попал. Иван останавливается, протягивает ладони вперед, тщетно припоминая заклятие, отгоняющее духов и демонов. Только это отнюдь не демоны и не духи – это люди, они сзади, догнав, крепко берут его под руки. Иван дергается, но из глиняных твердых пальцев не вырваться. Те, что были впереди, теперь уже совсем рядом. Они обступают его толпой: стена серых тел, сквозь которую не пробиться.

– Чего вы хотите? – пытается он спросить.

Горло пересохло, вместо голоса из него выдавливается деревянный скрип.

Толпа надвигается.

Выступает вперед один, самый массивный, взмахивает рукой.

И гаснет солнце, трескается и осыпается небо, дома и деревья закручиваются в вихревую воронку, разверзается твердь земли, и Иван вместе со всем миром проваливается в бездну небытия.

Трое суток он проводит в монастырском медпункте. Его осторожно отпаивают водой, осторожно кормят бульоном с размокшими кусочками хлеба. Отец Сысой, и здесь присматривающий за ним, бормочет:

– Допрыгался, подвижник хренов. А ведь предупреждали тебя: не лезь! Нашел кого слушать. Старец твой давно умом стронулся… Да ты ешь, ешь бульончик, а то остынет… глотай!..

Наконец по стеночке, неуверенно Иван выползает наружу и его поражает, как изменился за это время облик Монастыря. На всем толстым слоем, покрывалом безмолвия, лежит коричневатая пыль – на крышах, пластом, как снег, накопившийся за зиму, на ветвях деревьев, окутывая их, точно шубой, на земле – ноги погружаются в нее по щиколотку. Между строений протоптаны пылевые дорожки, а вдоль стен, окружающих Монастырь, с наветренной стороны поднимаются сухие сугробы чуть ли не в человеческий рост.

Напоминает деревню, которую он видел в галлюцинаторном бреду.

Отец Сысой поясняет, что дважды за последние две недели были пыльные бури:

– Ты, думаю, таких и не видел – вал в полнеба, темно, как в заднице, на шаг ничего не разглядеть.

Понизив голос, говорит, что от пыли задохнулись двое послушников, дурачки, решили из храма, где прибирались после обедни, быстренько перебежать в жилой корпус…

– Вот – перебежали… Нет чтобы спокойно пересидеть…

Добавляет, что засуха длится уже одиннадцать дней. Жара, сам видишь, как в пекле, настоятель распорядился: без особой нужды на улицу не выходить. Так что носа не высовывай, слабый еще.

Более подробные сведения Иван получает в группе. Зной навалился через сутки после того, как он ушел на свою аскезу. Температура сначала подскочила до тридцати градусов, потом – до тридцати пяти и уже больше недели держится около сорока. Дождя – ни капли. Иногда наползают откуда-то крохотные облака, но тут же уходят, будто земля их отталкивает. Пересохли все колодцы в округе, артезианская скважина, ранее снабжавшая водой Монастырь, тоже на издыхании: за день едва десять ведер накачивают. Так что воду теперь выдают порциями: полтора литра в сутки на человека, и все. К тому же обмелела река, вброд ее перейдешь, электростанция, естественно, не работает, электричества нет, скважину качают вручную послушники и сами монахи, та еще работенка, сменяются каждый час, установили над насосом навес, но все равно уже были тепловые удары. Вон Пятак, полчаса покачал – брык на землю, задрыгал ногой…

Пятак в ответ пучит глаза:

– Посмотрим, как ты сам (это он – Грабоверу) будешь завтра качать. Твоя очередь. Небось, брык исполнишь через десять минут…

Выясняется также, что засуха – сугубо локальная, пострадал только их район, в других – все нормально. Однако водой с ними никто делиться не хочет, отговариваются, что тоже жара, самим еле хватает.

– Ты-то как себя чувствуешь?

– Так, ничего…