Милость Господня

Фактические мы получили первое подтверждение, что какая-то битва в этих местах все же была. Смущало одно: от Малечи она отстояла километров на тридцать, вряд ли два этих сражения можно было отождествить. И тем не менее рельеф прошлого, хоть смутно, но начинал проступать. До этого мы бродили словно в потемках. Жители Боротынска, куда ополчение Детей Ясеня, несомненно, входило, что доказывалось полустертыми изображениями листьев на многих домах, хором, что стар, что млад, разводили руками: да, вроде бы были какие-то части, вооруженные, стояли несколько дней, но чьи, ополченцев или духовников?.. Одна старуха, напрягшись, хриповатым голосом рассказала, что, кажется, «их вела девка с распущенными волосами, совсем дикая, ведьма, ее после, говорят, сожгли на костре»… Кто говорит? Где был костер?.. Трясла головой: не знаю… не знаю… Ни в трех областных центрах, которые мы посетили, ни в десятке прилегающих к ним полувымерших городков никто никакого костра не помнил. В лучшем случае: да, что-то такое было, но не здесь, не у нас…

Впрочем, аналогичная ситуация складывалась по всему миру. После «выключения» эгрегора или Бога, не рискну это терминологически определять, люди словно очнулись от муторного, дурного сна. И какое бы тягостное впечатление он ни производил, сколь бы разрушительные последствия ни оставил, но сейчас расплывался в смутных и бессвязных обрывках. Никто уже толком не помнил о сенсационных исцелениях в Лурде, никто даже из самых ярых приверженцев Теннессийского пророка не мог ни подробно его описать, ни объяснить, куда он пропал. И точно так же невозможно было установить, откуда взялся и почему потом бесследно исчез страшный Томерль, а Вавилонская Блудница, будоражившая своим разгулом весь Рим, в итоге найденная и арестованная полицией, билась в истерике и упорно твердила, что она путана, обычная уличная путана – никогда никем иным не была. Мир на удивление быстро возвращался к прежнему состоянию. Монстры в лесах, по слухам, еще попадаются, но их тоже становилось все меньше и меньше.

Сон развеивался, проступала сквозь морок богоявления обыденная привычная жизнь.

Последний вечер, который Байноротов объявил вечером отдыха, мы провели неподалеку от какого-то обветшалого дома – вроде бы здесь когда-то был детский приют. Поставили палатки, ночевать в душных каменных клетках никому не хотелось. Тем более что к дому вплотную подступали заросли чертополоха, высохшего, в скрученной ломкой листве, но, как мы знали, по-прежнему ядовитого. Настроение у всех было не слишком праздничное. Экспедиция, несмотря на весь наш энтузиазм, особых результатов не принесла. И хотя Байноротов вкрадчивым голосом повторял, что ничего, не надо переживать, это лишь самое начало исследований, кое-какой интересный материал нам все-таки удалось раскопать, однако было понятно, что следующая экспедиция откладывается теперь на неопределенный срок. Особого веселья не получалось. Даже Анечка, которая обычно молчала, внезапно в середине какого-то вялого разговора, где упомянули Аллею Скелетов, сказала, что Сестра, предводительница Детей Ясеня, действительно заслуживает костра.

– Если костер был, – сразу же поправил ее Байноротов. – Пока насчет этого у нас никаких данных нет. Разве что откроют со временем архивы духовников. Мы ведь и о Сестре Ясеня тоже почти ничего не знаем. Кто она такая? Откуда взялась? Существовала ли вообще или это чисто мифическая фигура?

– Я ее ненавижу, – сказала Анечка.

– Да, конечно, – Байноротов вздохнул. – И все же в работе историка следует соблюдать ценностную нейтральность. Эмоции не должны нас ослеплять, об этом еще Вебер писал.

Судя по интонациям, он уже подготавливал путь к отступлению.

Вот тут это и произошло.

Я, будучи сегодня дежурным, спустился к извилистому ручью за водой, а когда, наполнив котелок и ведро, выпрямился, обозревая окрестности, то так и замер в оцепенении. Напоминаю, это был уже вечер: солнце темно-вишневое, остывающее висело над кромкой леса. Чуть заслоняя его, тянулись вдоль горизонта наплывы фиолетовых туч. Звенела в воздухе надоедливая мошкара. И вдруг все вокруг просияло. Распахнулся громадный, залитый утренним светом весенний луг, посеребренный росой, с проталинами голубых васильков. Затрепетал пестрыми бликами лес, к которому он поднимался, и там, на опушке, выделенный особо яркой картинкой замер, словно готовясь к прыжку, некий фантастический зверь – вроде тигра, но значительно больших размеров: с голой кожей, в подпалинах, с кошачьим проблеском глаз, – я различал это до мельчайших подробностей, а рядом с ним, прямо напротив кошмарной морды, стояла девочка лет десяти в светлом, тоже как бы сияющем платье и безбоязненно гладила зверя меж поджатых ушей.

Что-то она ему, по-видимому, говорила.

И – счастье.

Я ощущал какое-то необыкновенное счастье. В жизни такого нет, но иногда сквозь пелену повседневности оно проступает.

Словно я попал сказочную страну.

И сейчас вместе с девочкой этой мы побредем, взявшись за руки, по шелковым травам.