Из детства я помню только пыльную широкую улицу, уходящую вдаль, громадные, выше меня лопухи: под ними я прятался и играл, огромный дом (сегодня он, вероятно, показался бы мне скромным строением), сад в деревьях, в кустах, по которому я странствовал, как по джунглям, деревянный заборчик в дальнем его конце, а за ним – спуск к ручью, носившему странное имя Баганка. Летняя глушь, тишина, бродят куры, сонные, одуревшие от жары, вяло гогочут гуси – я их тогда страшно боялся, пересекает улицу серый в полосках кот и на мой грозный оклик: прст!.. прст!.. – оглядывается, внимательно изучает меня и, не найдя, видимо, ничего интересного, движется дальше.
И еще одно странное воспоминание. Раннее утро, Джанна держит меня на руках, кругом люди, много людей, стоят молча и напряженно, вплотную друг к другу, никогда раньше я стольких людей не видел, мне страшно, я пробую извернуться, чтобы спрятаться от них всех, но Джанна, обычно сговорчивая, этого не позволяет, поворачивает мне голову: нет, смотри!.. И я против воли вглядываюсь туда, где далеко, за целым морем голов, на фоне громадного серого здания с флагом бушует пожар – корчатся огненные лепестки, поток дыма, черный, кудрявый, поднимается в солнечное безмолвие.
Я еще больше пугаюсь, плачу.
Джанна успокаивает меня.
Что это было?
Опять-таки: время придет – узнаешь…
Более отчетливые воспоминания у меня о Москве. Поначалу мы жили там очень трудно: в подвальной комнате, темной, сырой, из единственного окна шириной в ладонь были видны ноги прохожих. Джанна запирала меня там на целый день, оставляла хлеб, намазанный маргарином, термос с чаем, иногда кастрюльку с перловой кашей, которую я сразу же после ее ухода съедал. Впрочем, трудно тогда жила вся страна: непрерывные мятежи, заговоры еретиков, язычников, атеистов. Я слушал радио (другого занятия не было) и страстно молился за Светлого Патриарха Фотия, коий богоданной праведностью своей спасает страну от дьявольского наваждения.
К счастью, уже через год положение наше улучшилось. Мы переехали в большую квартиру двумя этажами выше. Теперь у меня была отдельная комната, маленькая, но с настоящим окном, смотревшим на вымощенный булыжником переулок. Я даже посещал школу, сразу с третьего класса, где был самым маленьким, а потому и самым несчастным. Мне это жутко не нравилось, я капризничал: не пойду!.. Но Джанна настаивала: без образования останешься дурак дураком. У нее теперь тоже была своя комната, с тюлевыми занавесками, солнечная, просторная, правда окнами на шумный проспект, но все-таки лучше, чем мутная щель в подвале. А еще у нее был кабинет, вечно зашторенный, куда мне заходить категорически запрещалось. Там Джанна принимала клиентов.
Не подумайте, ничего такого. В этом кабинете своем с дверью, обитой кожей, чтобы ни одного звука не пропускать, Джанна гадала и ворожила. Она предсказывала клиентам судьбу – и по картам Таро, и глядя в Хрустальный шар, где вспыхивали разноцветные огоньки, также снимала порчу, защищала от сглаза, подсказывала правильные решения в бизнесе или в семейной жизни. Все это, конечно, было категорически запрещено, духовная полиция арестовывала ворожей по первому же подозрению, и Джанна намертво вдолбила мне в голову, чтобы я ни единым словом не обмолвился в школе о ее занятиях. Формально она числилась в какой-то мелкой конторе: закон об обязательной трудовой повинности нарушать было нельзя, но появлялась там раз в неделю, не чаще, а большую часть времени проводила именно в кабинете, откуда после сеансов тянуло экзотическими благовониями. Кстати, и клиенты к нам поднимались не через парадную дверь, а по черному ходу со стороны переулка, что тоже было одним из достоинств квартиры.
Продолжалось это довольно долго, Джанне, как я сейчас понимаю, в этом смысле необычайно везло. Клиентов она отбирала с большой осторожностью, только по рекомендациям, а некоторым сразу же наотрез отказывала. И все-таки однажды (я был уже в восьмом классе) меня после школы перехватила на улице хозяйка квартиры и, цепко взяв за руку, объяснила, что домой мне идти нельзя: там духовники, Джанну уже увезли, но осталась засада: ждут тех, кто придет. Хозяйка была очень обязана Джанне, та сняла порчу с ее взрослого сына, у которого отнялись ноги, не мог ходить. Она передала мне заклеенный толстый конверт и записку от Джанны, где та требовала, чтобы я немедленно уезжал. Впрочем, Джанна и раньше меня инструктировала: если с ней что-то случится, я не должен ни на секунду задерживаться в Москве, главное – не пытаться ее разыскивать, она потом, когда обойдется, разыщет меня сама.