Милость крестной феи

Маргарета, и сама понимавшая, как скандально и дико выглядит этот разговор, попыталась было пойти на попятный и принялась просить, чтобы Ашвин хотя бы навестил Эли, – но Клариза была непреклонна и отвечала одними лишь отказами. Ее воспитанник и ногой не ступит на порог дома сумасшедших соседей, у которых хватило бесцеремонности, чтобы ни с того ни с сего начать свататься!

– Не знаю, как здесь принято, но в наших родных краях для женитьбы маловато одной лишь встречи на танцах! Неужто положение вашей дочери настолько отчаянно, чтобы хвататься за первого встречного? – Хозяйка дома настолько вышла из себя, что перешла к прямым оскорблениям, после которых Одерику и Маргарете, не имей они дела с фейским проклятием, оставалось бы только уйти не прощаясь, а затем во веки веков отказываться от приглашений в те дома, куда пригласили бы Кларизу. Но бедные родители и тут вынуждены были смолчать и проглотить обиду – в историю с феей не поверили бы и люди, жившие в здешних краях с рождения, что уж говорить о чужаках-иностранцах…

Закончилось все тем, что Клариза попросту указала Одерику и Маргарете на дверь. Ссора вышла настолько громкой, что юный Ашвин спустился в гостиную из своей комнаты и обеспокоенно спросил, что происходит. Даже в домашней одежде он был изящен и хорош собой, а манеры – так же приятны, как и на балу.

Увидев, как доброжелательно и простодушно выражение его лица, потерявшая голову Маргарета решилась на крайность: бросившись к нему, она принялась умолять спасти ее дочь, отчего юноша вконец растерялся.

– Вашу дочь? – переспросил он, силясь сообразить, о ком идет речь. – Вы говорите, я с ней танцевал? И из-за этого она попала в беду? Чем я мог ее обидеть? Честно сказать, я совершенно не запомнил имена девушек, которым меня представляли в тот вечер, и не уверен, что смогу их узнать в лицо, все было так суетно… Не представляю, в чем моя вина и чем я могу помочь…

Говорилось это со столь искренним растерянным огорчением, что не оставалось сомнений: Ашвин безо всякого злого умысла или высокомерия остался совершенно равнодушен к Эли, да и всем прочим здешним девушкам и волновался сейчас только потому, что от природы был наделен даром сочувствия.

– Не слушай их, Ашвин! – крикнула госпожа Клариза, багровая от возмущения и досады. – Это совершенное безумие, нам не о чем говорить с этими людьми. Пусть уходят! Помолвка? Женитьба?! Что за бред, что за нелепость! Уходите, уходите немедленно!

– Женитьба? – повторил Ашвин с еще большей растерянностью. – Но я… Я не собирался ни на ком жениться. Простите, я не помню вашу дочь… Наверняка она чудесная девушка – все девушки в тот вечер были очень милы, хоть я в них и запутался… Дело даже не в этом – я просто не могу…

– Ашвин! – оборвала его сбивчивую речь опекунша, теперь уж побледнев до желтизны. – Тебе не нужно с ними объясняться. Не говори лишнего! Я все и так сказала. Мой воспитанник не собирается ни на ком здесь жениться – и точка. Прощайте и выбросьте из головы эти бредни, невесть откуда взявшиеся!

Маргарете и Одерику не оставалось ничего иного, как уйти. Такого позора их семейство еще не знавало, но они об этом пока не думали, занятые мыслями о гораздо большей беде.

– Горе нашей дочери, – всхлипывала Маргарета. – Он действительно ее не помнит! Как он мог ее не заметить? Разве может Эли кому-то не понравиться?

– Горе нашей дочери, – эхом повторил Одерик. – С этим юнцом и вправду что-то нечисто, как и с его опекуншей. Ох, непростые это люди! Кажется, дело и вправду в проклятии феи…

Глава 7

На том беды Маргареты и Одерика не закончились: вернувшись домой, они узнали от заплаканной пожилой служанки, что Эли пришла в себя, да не просто так, а услышав от переговаривающейся над ее головой челяди, что родители ее поехали к госпоже Кларизе.

– Ох, простите, простите! – причитала бедная женщина, пристыженная и испуганная. – У нас и в мыслях не было сплетничать на потеху! Бедная маленькая госпожа лежала совсем тихо, в беспамятстве, а мы прибирались в ее комнате. Фрета только и спросила, куда на ночь глядя вы уехали и скоро ли вернетесь, – а я ответила, что слышала, будто к соседке, госпоже Кларизе. И надо же такому случиться, что барышня тут же открыла глаза и заговорила! Да что там, закричала: «Зачем? Зачем?!» – и с тех пор только плачет да стонет.

И самому простодушному человеку было бы ясно, что не одно это говорили служанки друг другу, посчитав, что Эли их не слышит. Но что проку гневаться на слуг, если они ни в чем не солгали? Правда всегда стремится выйти наружу.

Маргарета бросилась в спальню дочери. Там в душном полумраке Эли – ослабевшая, но с ясным взглядом – металась по своей постели, пытаясь подняться: она услышала, что родители вернулись, и желала с ними говорить, но слабые ноги всё еще не держали ее.

– Что вы наделали? – гневно и жалобно воскликнула она, едва увидев мать. – Зачем туда поехали? Разве мало мне было унижений? Разве я просила позорить мое имя перед… перед…