Но Ашвин был охвачен совсем иной разновидностью испуга: взгляд его потускнел, спина сгорбилась, словно на плечи ему обрушилась невыносимо тяжкая ноша – ненавистная и привычная одновременно, – и в том, как тяжело и коротко он вздохнул, слышалась одна лишь обреченность. Услышанное не побудило его бежать – напротив, заставило безвольно замереть. Ни на миг он не усомнился в правдивости слов Эли, – более того, теперь он смотрел на нее так, словно она, произнеся роковые слова, стала частью прошлого, откуда за ним явились враги. «Ты знаешь о том, что меня желают убить, – стало быть, тебе известно о моей жизни так много, как никому более!» – говорил его взгляд, бесконечно печальный и доверчивый.
– Ашвин, – шептала Эли в отчаянии, видя, что он бездействует и молчит. – Они идут за тобой! Нужно спасаться! Верь мне: я переплыла широкую реку, я прошла сквозь ночную чащу – только чтобы предупредить тебя…
Но он только тяжело дышал, все ниже склоняя голову, как будто каждое услышанное слово по капле лишало его сил.
– Здесь нельзя оставаться! – Эли хотелось встряхнуть его, чтобы привести в чувство, но она не решалась даже руку протянуть в сторону юноши. – Они знают, где ты живешь…
– Значит, кто-то предал меня, – глухо и безразлично промолвил Ашвин, не глядя на нее. – Как странно… Даже когда чувствуешь себя полностью одиноким – рядом всегда есть предатель!
– Ох, да разве стоит об этом думать, когда нужно уносить ноги?! – нетерпеливо воскликнула Эли. – Предупреди свою тетушку, слуг и побыстрее уходите!
– Тетушку? – переспросил Ашвин, наконец-то подняв взгляд на нее, и Эли поежилась, увидев, как мертвы и безжизненны его глаза. – Но никто, кроме нее, не знал, где мы прячемся… Эх, лесная девочка, как я хотел написать тому… тому, кого привык считать отцом! Но он отослал меня, на прощание сказав, что никто не должен знать, куда мы уедем, – даже он сам. И я с тех пор не написал ни единого письма, выполняя его приказ. Не заводил знакомств и дружбы, не покидал стен усадьбы, не обмолвился лишним словом, когда обстоятельства принуждали меня к разговору, – сплошь вежливая бессмысленная болтовня… Всю жизнь меня учили быть осторожным и не доверять людям – и я был хорошим учеником!
– Я говорю правду! – вскинулась Эли, приняв последние слова на свой счет, ведь все остальное прозвучало для нее путано и непонятно.
– Нет-нет, тебе я верю, – бледно усмехнулся Ашвин. – Быть может, потому, что ты похожа больше на лесного духа, чем на человека. Хотя совершенно не понимаю, отчего тебе вздумалось мне помогать… Что ж, давай проверим, ждет ли этой ночью гостей моя опекунша!
И он подал руку Эли, как будто не замечая, что ее пальцы изранены и грязны.
Она, растерявшись и смутившись, не сразу приняла его приглашение, но все же, помедлив, робко коснулась его холодной ладони и беззвучно перебралась через подоконник, немного стыдясь того, что ее босые ноги оставляют всюду грязные следы.
Ашвин, тихо приоткрыв двери своей комнаты, выскользнул в коридор, прислушиваясь к шорохам старого дома. Эли шла за ним след в след, от волнения не в силах произнести и слова.
– Кажется, она сегодня отпустила слуг, – прошептал он, пройдя к лестнице, ведущей вниз. – Плохой знак… Слушай! Сама она не спит: это ее шаги там, в гостиной. Видишь – я был прав, она их ждет…
И от слов этих, произнесенных совершенно равнодушным голосом, повеяло чем-то пугающим, как будто там, внизу, затаилась огромная ядовитая змея, поджидающая добычу. Быть может, произнеси Ашвин их как-то по-другому – Эли бы решила, что он от волнения наговаривает на госпожу Кларизу, вменяя ей в вину всего лишь совпадение, но обвинение было произнесено так бесстрастно и уверенно, что не приходилось сомневаться: Ашвин знает гораздо больше о темной стороне человеческой души и о предательствах, чем она сама.
– Ты все равно должен бежать! – с горячностью сказала Эли.
– Бежать… – повторил Ашвин с горечью. – Всю свою жизнь я от кого-то бегу – и никто не объясняет, что за опасность мне грозит. Только повторяют: тебя хотят убить, тебя непременно убьют, если найдут… Это так утомляет! – и он, тихо и мрачно засмеявшись, повернулся, направляясь обратно в свою комнату.
Эли ничего не оставалось, кроме как тихонько последовать за ним.
– Что?.. Но почему?! – она, ничего не понимая, заговорила, лишь когда затворилась дверь, вряд ли способная защитить от ночных непрошеных гостей. – Неужели ты собираешься просто ждать, когда за тобой придут?
– Ты ничего не понимаешь, лесная девочка, – промолвил Ашвин, усевшись у давно остывшего камина и уставившись в пустоту. – Ты не знаешь, каково это – жить скрываясь. С каждым годом все меньше рядом близких людей – они исчезают, выполнив свой долг или презрев его. Ты не имеешь права ни на миг позабыть, что вокруг тебя смыкается круг и всюду подстерегают враги… Еще никто не говорит правды, лишь предупреждают, что тебе уготована особая судьба, и передают из одних верных рук в другие…
– «Особая судьба»! – с отвращением вскричала Эли, не сдержавшись. – Хуже напасти не бывает!..